ткнулась в бредень. Дарья мелкими крестиками обмахивала окна и двери.
Старуха страшными глазами глядела на ластившуюся у ног ее кошку.
– Дунька! Го-о-ни ты ее, прок… Царица Небесная, прости меня, грешницу. Дунька, кошку выкинь на баз. Брысь ты, нечистая сила! Чтоб ты…
Григорий, уронив комол бредня, трясся в беззвучном хохоте.
– Ну, чего вы вскагакались? Цыцте! – прикрикнул Пантелей Прокофьевич. – Бабы, живо зашивайте! Надысь ишо говорил: оглядите бредень.
– И какая теперя рыба, – заикнулась было старуха.
– Не разумеешь, – молчи! Самое стерлядей на косе возьмем. Рыба к берегу зараз идет, боится бурю. Вода небось уж мутная пошла. Ну-ка, выбеги, Дуняшка, послухай – играет ерик?
Дуняшка нехотя, бочком, подвинулась к двери.
– Кто ж бродить пойдет? Дарье нельзя, могет груди застудить, – не унималась старуха.
– Мы с Гришкой, а с другим бреднем – Аксинью покличем, кого-нибудь ишо из баб.
Запыхавшись, вбежала Дуняшка. На ресницах, подрагивая, висели дождевые капельки. Пахнуло от нее отсыревшим черноземом.
– Ерик гудет, ажник страшно!
– Пойдешь с нами бродить?
– А ишо кто пойдет?
– Баб покличем.
– Пойду!
– Ну, накинь зипун и скачи к Аксинье. Ежели пойдет, пущай покличет Малашку Фролову!
– Энта не замерзнет, – улыбнулся Григорий, – на ней жиру, как на добром борове.
– Ты бы сенца сухого взял, Гришунька, – советовала мать, – под сердце подложишь, а то нутрё застудишь.
– Григорий, мотай за сеном. Старуха верное слово сказала.
Вскоре привела Дуняшка баб. Аксинья, в рваной подпоясанной веревкой кофтенке и в синей исподней юбке, выглядела меньше ростом, худее. Она, пересмеиваясь с Дарьей, сняла с головы платок, потуже закрутила в узел волосы и, покрываясь, откинув голову, холодно оглядела Григория. Толстая Малашка подвязывала у порога чулки, хрипела простуженно:
– Мешки взяли? Истинный бог, мы ноне шатанем рыбы.
Вышли на баз. На размякшую землю густо лил дождь, пенил лужи, потоками сползал к Дону.
Григорий шел впереди. Подмывало его беспричинное веселье.
– Гляди, батя, тут канава.
– Эка темень-то!
– Держись, Аксюша, при мне, вместе будем в тюрьме, – хрипло хохочет Малашка.
– Гляди, Григорий, никак, Майданниковых пристань?
– Она и есть.
– Отсель… зачинать… – осиливая хлобыстающий ветер, кричит Пантелей Прокофьевич.
– Не слышно, дяденька! – хрипит Малашка.
– Заброди, с Богом… Я от глуби. От глуби, говорю… Малашка, дьявол глухой, куда тянешь? Я пойду от глуби!.. Григорий, Гришка! Аксинья пущай от берега!
У Дона стонущий рев. Ветер на клочья рвет косое полотнище дождя.
Ощупывая
