«Именно так. Вам предстоит издать рукопись, предварив книгу кратким описанием истории шкатулки. Кто знает, какая судьба ждет тех, кто будет очарован ее удивительной судьбой…»
Бопэр устало закрыл глаза, и я почувствовал, что разговор подошел к концу. «Даже не знаю, как выразить Вам всю мою…» – начал было я, но он прервал мою тираду жестом: «Только избавьте меня от высоких слов. Издайте рукопись – это всё, что нужно. У меня на это времени уже нет».
…Бопэр умер год спустя. Я выполнил его наказ, подготовив рукопись к изданию и позаботившись о том, чтобы книга была отпечатана на самой хорошей бумаге, защищенной кожаным переплетом. Если присмотреться, то на корешке можно заметить изящное тиснение с изображением шкатулки.
Клод де Буа,
Париж, июнь 1843 года.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЖЮМЬЕЖ
Год 648, январь
Моя дочь во Христе!
Я пишу Вам, выполняя обещание, данное Вашему отцу, графу Бадефриду. Но не подумайте, что делаю я это только потому, что связан обещанием: мне искренне хочется продолжить наше общение, начатое по воле случая. Я рад нашему знакомству и благодарю Творца за то, что могу быть полезен еще одному Его чаду.
Прошло три месяца с нашей достопамятной беседы, когда я, по приглашению Вашего отца, появился в Вашем доме. Я продолжаю возвращаться к тому дню, пытаясь понять, сумел ли я убедить Вас. Это важно уже хотя бы потому, что если Ваше решение было принято не по внутреннему убеждению, а по внешнему настоянию, пусть даже смягченному вежливым и достойным обхождением, то над Вами всё равно было совершено насилие, и в таком случае оно мало чем отличается от принуждения связать судьбу с нелюбимым человеком. Если же эти опасения напрасны, если принятое решение не было результатом одного только отчаяния, если уже в тот день Вы смогли хотя бы представить себе, что жизнь молодой особы может быть связана с Богом, – другими словами, если, пусть на мгновение, Вы увидели, что избираемый Вами путь может быть движением к чему-то, а не спасением от чего-то, устремлением, а не бегством, – то я могу считать нашу краткую беседу полезной и богоугодной.
Мои вопросы и сомнения вызваны отнюдь не праздным любопытством. Уже десять лет минуло с тех пор как я оставил двор и надел рясу. И теперь, когда мое перо выводит эти строки, у меня возникает твердое ощущение того, что я не только вправе, но даже обязан рассказать Вам о некоторых эпизодах своей жизни.
Представьте себе молодого человека, воспитанного при дворе Дагоберта*, впитавшего многое из премудростей римлян и эллинов и готового посвятить свою жизнь королю. И если бы не потрясение, нарушившее плавное течение его жизни в восемнадцатилетнем возрасте – то есть примерно в том же возрасте, когда Вы, юная госпожа, тоже оказались на перепутье, – моя судьба была бы связана с франкским двором и интересами Нейстрии*. Но случилось так, что мне довелось присутствовать при возвращении
