видеть его величество юным. Разумеется, он был до сих пор хорош собой, но тридцать лет тому назад он был сказочно прекрасен.
Синьор Скарлатти рявкнул на сына, отдавая ему какое-то приказание. Мари-Жозеф разобрала отдельные итальянские слова, по большей части «нет, нет, нет». Доменико перестал играть и сложил руки на коленях. Синьор Скарлатти пропел мотив без слов, не исключая и мелизмов, отбивая такт дирижерской тростью по сверкающему перламутру клавесина.
– Тра-та-та-та! Capisci?[8]
– Да, отец.
Доменико заиграл снова; синьор Скарлатти, сложив руки на груди, грозно воззрился на него, пока он играл. Мари-Жозеф считала Доменико несравненным вундеркиндом и лукавым шалуном.
Синьор Скарлатти заметил Мари-Жозеф:
– Надо же, а ведь это наша малютка, учительница арифметики!
Он подошел к Мари-Жозеф и поцеловал ей руку.
– Добрый вечер, синьор, – приветствовала его Мари-Жозеф.
– Фортуна была к вам благосклонна, – промолвил он.
– Я всего лишь стала по-другому одеваться, – возразила Мари-Жозеф.
– И прошли немалый путь от Сен-Сира до Версаля. – Он томно поглядел на нее. – Теперь, когда вы заняли столь высокое положение, смею ли я, смиренный, надеяться на поцелуй?
Мари-Жозеф покраснела:
– Если я стану целовать мужчин, особенно женатых, то непременно навлеку на себя гнев брата.
– Но если я сумею угодить вам, если я сумею угодить ему, если я сумею угодить его величеству…
– Сударь, я и не предполагала, что, написав вам в подарок незатейливую песенку, я превращусь в вашу должницу.
Она вырвала у него руку.
Скарлатти усмехнулся:
– Судя по всему, вы пробыли при дворе недолго.
– Вы же сами знаете. Пожалуйста, забудьте, что я когда-то просила вас об услуге, пожалуйста, забудьте, что когда-то к вам обращалась!
– Синьорина Мария!
Доменико кинулся к ней и пылко обхватил за талию, почти исчезнув в пышных оборках нижней юбки.
– Маэстро Демонико! Как чудно вы играли!
Он, как обычно, рассмеялся, услышав прозвище, которое она придумала ему, когда он и его отец приезжали в Сен-Сир играть перед воспитанницами. Она опустилась на колени и обняла его.
– Он играл бы лучше, если бы упражнялся, – вздохнул синьор Скарлатти. – Здесь мы порепетировали, – он грозно покосился на сынишку, – но недостаточно! Он убежал – захотел, видите ли, поиграть! И это в день, когда ему предстоит выступать перед королем! Можно подумать, ему три года, а не шесть.
– Мне не шесть! Мне восемь!
– Ш-ш-ш! Если спросят в Версале, говори «шесть». Ну давай, репетируем!
Мальчик за руку потянул Мари-Жозеф к клавесину. Она села рядом с ним.
– А
Понятно?
