мы работаем поэтапно, – продолжал Фридман. – Всего четыре стадии: кожа, мышцы, внутренности и мозг, каждой стадией управляют соответствующие специалисты. Я займусь первой. Проверю состояние различных слоев вашей кожи, выраженность естественных и неестественных пигментных пятен, отверделостей и областей шелушения. Проверю, можно ли вас писать изнутри. Вас когда-нибудь писали изнутри?
Клара кивнула.
– Глазное дно оптическим карандашом и полость рта, – пояснила она и добавила: – И конечно же, пупок, половые губы и анус.
– Под ногтями?
– Нет.
– В ушах? Я имею в виду не наружное ухо, а слуховой канал?
– Нет.
– В ноздрях?
– Тоже нет.
– Внутреннюю сторону век?
– Нет.
– Почему вы улыбнулись?
– Простите, я не представляю, для чего нужно писать внутри уха или носа…
– Это свидетельствует о недостаточном опыте, – сказал Фридман. – Приведу пример. Ночное наружное полотно, все тело окрашено в черный цвет, и капли сверхинтенсивного фосфоресцирующего красного на барабанных перепонках, внутри ноздрей, на внутренней поверхности век и мочеиспускательного канала для достижения эффекта, будто модель горит изнутри.
Он был прав, и Клара подосадовала, что продемонстрировала свое невежество.
– Влагалище, мочеиспускательный канал, прямая кишка, слезники, сетчатка глаза, волосяные фолликулы, потовые железы, – перечислил Фридман. – Любую часть тела полотна можно окрасить. Современные приемы позволяют также высверлить внутреннюю часть зубов, окрасить корни, а затем, когда полотно сменят, восстановить все в первоначальном виде. Тело может превратиться в коллаж. В очень жестоких арт-шоках иногда окрашивают вены и кровь, чтобы получить красивый эффект при ампутации. А на последних стадиях «грязной» картины могут окрашиваться внутренности после, а иногда даже в процессе потрошения: мозг, печень, легкие, сердце, молочные железы, тестикулы, матка и плод, который может в ней находиться. Вы знали об этом?
– Да, – прошептала Клара, подавляя дрожь. – Но я никогда не делала ничего подобного.
– Я знаю, но мы не знаем, что с вами в действительности сделает этот художник. Мы должны быть готовы ко всему, ожидать всего, предоставлять все возможности. Понятно?
– Да.
Кларе было трудно дышать. Рот ее открылся, а обесцвеченные растворителями щеки покраснели. Перечисляемые Фридманом возможности казались ей не страшнее ее собственного решения согласиться на них, позволить сделать с собой все, что захочет художник. Разгадка, несомненно, крылась в гениальности. Кто-то когда-то сказал ей, что Пикассо был настолько гениален, что мог делать что угодно. Клара была уверена в том, что такому, как Пикассо, она позволила бы сделать с собой именно что угодно.
Она задумалась. Что угодно?
Да. Без оговорок.
Но пожалуй, художнику
