всех министерств. Обычно папа приходил с работы под утро, спал несколько часов и снова уходил в министерство.
В 1930 году способного молодого техника Николя Зорина послали учиться в Ленинград, в знаменитый Институт инженеров водного транспорта. Учился он хорошо, сдавал некоторые экзамены экстерном, так что уже в 1933 году с отличием его закончил. Еще в 1931 году он вступил в партию и вообще был, что называется, «на хорошем счету».
В начале 1930-х годов со строительством Волго-Балтийского канала в верхней Волге началось сооружение нескольких гидроэлектростанций. Под Рыбинское водохранилище попадал город Молога. Отец, узнав об этом, поспешил на помощь семье. Добился, чтобы отца, мать, трех братьев и маленькую сестренку переселили в небольшой волжский городок Балахну, под Горький. Думаю, он не мог не понимать, что для жителей Мологи это была настоящая трагедия.
Как будто в наказание тем энтузиастам сталинской индустриализации и в назидание потомкам город Молога превратился в символ трагедии, в город-призрак. И по сей день, когда вода в водохранилище спадает, призрак города то появляется, то исчезает в мутновато-зеленых водах мелководья. Ржавое железо, развалы кирпича на местах храмов и каменных строений, замытые песком булыжные мостовые вдруг выступают на поверхность, напоминая о разрушенной жизни.
Этот почти священный ужас испытала я в августе 2002 года, когда на комфортабельном туристическом лайнере «Константин Коротков» (капитан которого, как потом выяснилось, знал от стариков, работавших в Волжском речном пароходстве, о моем отце) отправилась со своими испанскими друзьями по рекам и каналам из Москвы в Питер. На рассвете второго дня нашего путешествия охватила меня непонятная тревога, и я вышла на палубу как раз в тот момент, когда мы проплывали мимо знаменитой Калязинской колокольни. Она возвышалась над водой, как огромный обелиск над подводной могилой. Невольно потекли слезы. Слезы прощания с отцом, с детством, когда он, молодой, рассказывал нам с братом с гордостью, что строил Московский канал и проектировал Волгобалт.
После окончания института Николай Зорин поступил в аспирантуру, готовился защитить диссертацию. Но его научным планам не суждено было сбыться. Наступил 1937 год. Начались чистки не только партийных, но и промышленных кадров. Самого отца эти чистки не коснулись. Ведь он вступил в партию как «рабоче-крестьянский выдвиженец», и, полагаю, в годы, когда Сталин уничтожал парторганизацию ненавистного ему Ленинграда (после организованного им убийства Кирова в 1934 году), отец остался в стороне от этих «разборок», хотя, несомненно, участвовал, не мог не участвовать, в партсобраниях, на которых клеймили «врагов народа».
Отец не любил обсуждать со мной «культ личности Сталина». Я даже не знаю толком, как он отнесся к решениям ХХ съезда партии. Но о том, в каком постоянном страхе ему приходилось жить и работать в те мрачные годы, могу судить хотя бы по небольшому эпизоду-розыгрышу, свидетелем которого я была в детстве.
Как-то в ночь
