первых днях моего пребывания в Константинополе приказала Порта изъясниться со мною о тайне, предлагая разные образы к моему продовольствию. При сем случае я, не входя ни в какие изъяснения, объявил, что тайна есть дело обычая и что в таком только виде его и принимаю, впрочем, оставляю Порту с сей стороны в совершенном покое, имея все способы к продовольствию себя и всей свиты, и для того не вхожу ни в дороговизну нынешнюю, ни в курс монеты.
Сказав сие, оставил в молчании дело тайна, и на сих днях объявила Порта, что по мере отпускаемого князю Репнину, сравнивая цену пиастров тогдашнюю с нынешнею, назначает Порта 600 пиястров на день.
Из приложенного здесь особого уведомления от полковника Бароция под литерою «Р» усматривается между прочим неудовольствие султана за неуважительные будто бы поступки против посла его. Ответ мой реис-эфенди был таков:
1) Что я уверен, что в рассуждении посла сохранено в России всякое уважение, на взаимности основанное.
2) Известно мне, что при въезде посла в пределы Империи Российской при Дубосарах не было и вопроса об осмотре его вещей, тем более о взимании с них пошлины, сему я очевидный свидетель, и что ежели бы и случилась во время переезда его людей в других местах границы какая-либо остановка, то разве по такому сомнению, что вещи те не посольству принадлежащие, и я немедленно уведомлю о сем кого надлежит, дабы разрушить всякое недоразумение.
3) Удивительно, как мог навлечь себе неприятности посол в рассуждении турецких пленных в России, ибо я уверяю Его прев[осходительст]во реис-эфенди, что из них ни одного в России не осталось, исключая принявших добровольно закон христианский, о сих последних не может быть и вопроса.
При всем Всеподданнейше имею честь препроводить к Вашему Императорскому Величеству полученные мною от весьма верного канала копии как отправленной с турецким послом грамоты к королю великобританскому, так и реестр посланных с ним подарков.
[…] На прошедших днях были визиты у визиря и аудиенция у государя, и от этого не мог я приняться за почту иначе, как вчера, и задержал; в прошлую ночь она должна была уехать.
Как бы тебе наскоро сказать, что султан и его двор: с султаном я в дружбе, то есть он, при всяком случае, допускает до меня похвалы и комплименты; велел подружиться своему зятю капитан-паше со мною; при одном споре об шубе, как ее надевать, заупрямился я (то есть прежде церемонии за несколько дней). Он запретил со мною спорить и велел мне сказать, что полагается на меня и что человек с моим воспитанием ему не манкирует. Я сделал так, что он был доволен. На аудиенции велел делать мне учтивости, каких ни один посол не видал.
Дворец его, двор его, наряд придворных, строение и убранство покоев мудрено, странно, церемонии иногда смешны, но все велико, огромно, пышно и почтенно. Это трагедия
