им прошлогодним бурьяном скверик. Очень быстро заблудилась, не понимая, как из него выбраться. Чертыхаясь про себя (вот ведь дура – послушала своего романтичного, явно морально устаревшего мужа и нацепила босоножки на высоком и неустойчивом, как зараза, каблуке), отплевываясь от вездесущего тополиного пуха, она с трудом выбралась на какую-то детскую площадку. Платье прилипло к спине (напяленное по тому же дурному совету оно было мерзко -синтетическим и вызывало испарину при малейшем ускорении темпа), но особенно раздражали влажные ладони. Маша знала свой недостаток – нервишки шалили, чуть что – руки мокрые, да так, что оставляют следы на гладкой поверхности – не дай бог кто увидит. Поэтому, она чуть притормозила и устало опустилась на лавку. Достала из сумки скомканный тетрадный листок, расправила на коленке, всмотрелась. Эту схемку ей нарисовала Наталья – родительница (так странно Машкина мама-педагог называла матерей свои учеников) толстой бестолковой девчонки с двумя заячьими зубами, торчащими у нее изо рта почти под прямым углом. Девчонка была необыкновенно бестолковой, и Наталья была готова совершить любой подвиг, лишь бы Машкина мама продолжала тянуть этого кролика из класса в класс. А уж устроить на работу дочку учительницы в элитную лабораторию – это за милую душу… Вот и устроила!
Вчера, рисуя эту схему, Наталья быстро бубнила низким утробным шепотом, как уставшая пчела.
– Не опаздывай. Придешь – на вахте скажешь, от кого и записку отдашь. Поднимайся на второй, к директору не лезь, иди к заму. Они оба в курсе, но лучше к заму. Директор – человек из элиты, ты со своим колхозом на голове (Машка постриглась в районной парикмахерской и теперь была похожа на доярку, приехавшую на слет) не произведешь на него впечатления.
– А чего я должна на него впечатления производить? Я же не в публичный дом устраиваюсь, а в научное учреждение!
Машка злилась. Наталья со своими духами и туманами, шикарными длинными волосами и кошачьими глазами, украшавшими и так безукоризненно идеальное, хорошо накрашенное лицо, начала ее раздражать.
– Он задницу и сиськи не потребует предъявить?
Наталья посмотрела на Машку, как солдат на вошь, задержав взгляд пониже подбородка.
– Не заставит, не обольщайся. Он ведь не идиот интересоваться тем, чего нет.
«Вот зараза» – думала Машка, засовывая листок обратно во внутренний кармашек сумки, – «Прям Шехерезада засратая. Царевна Будур. Думает, раз сиськи козьи отрастила, ей все можно». Почему-то, вдруг захотелось развернуться, пробежать все эти улочки в обратном направлении и спрятаться в уютном метро. Не лежала у нее душа к этой работе. Ну вот, совсем. Какая из нее ученая? Глупость…
Прервав этот незатейливый внутренний монолог, Машка вздрогнула и остановилась, как лошадь перед препятствием. Прямо перед ней стояла старая пятиэтажка, неприметная среди пары высоток и огромных ясеней, и тополей. Она была длинная как небольшой поезд, серая от траченных временем кирпичей и очень депрессивная на вид. Казалось, что там, внутри – беспросветная, тюремная тощища. Но это был именно тот дом, к которому Машка так отчаянно пробиралась – номер и название улицы торчали прямо перед глазами на хорошо отмытой дождями табличке. Она! Лаборатория!
Уже с трудом ковыляя, Машка поднялась на крылечко, выложенное щербатыми бетонными плитами, и потянула тяжелую дверь на себя. Странная была дверь – как будто ее оторвали от какого-нибудь особняка, ну или там, старинного сталинского здания и пришпандорили к этому серому вагону. И она торчала среди одинаковых убогих окошек инородным телом. Ужас. В общем, вся эта история Машке конкретно не нравилась!
За дверью почти сразу начиналась лестница – самая обычная, с некрасивыми, грязноватого цвета ступенями, но вот между дверью и лестницей сидел человек. Сидел он, конечно, не на полу, а на стуле в небольшой отгороженной комнатке, похожей на курятник. Человек высунул голову, сверкнул круглой, аккуратной плешью и уставился на Машку пронзительными, круглыми глазками без век.
– Вы куда, вас ждут, дама?
Машка хотела обернуться, поискать «даму», но поняла, что это ей. Она неуверенно протянула Куриному жителю записку от Натальи. Тот покрутил, поразглядывал, вроде даже понюхал, удовлетворенно кивнул и неожиданно тоненьким голоском кудахтнул.
– Второй этаж, двадцать восьмая комната, паспорт оставите мне, когда понадобится – спуститесь!
Обалдевшая Машка вжала плечи, сдала паспорт и поковыляла на второй этаж, стараясь не наступать на пятку.
Чуть передохнув на такой же, как и все здание, неприглядной лестничной клетке (да и запах здесь был противный – густой, странный, то ли химический, то ли утробный какой-то, звериный) Машка потянула на себя следующую дверь и, то, что вдруг открылось за ней, заставило вздрогнуть.
Коридор был шикарным. Мрамором отделанные стены, светлые тяжелые двери, красивый ковер на полу, картины в темных рамах. Светильники, то ли медные,
