подарил я ему одного из оных. На другой день прислал он ко мне свинью. Почему я и заключил, что Робертс худо перевел ему мои мысли и заставил его думать, что ему попугая не дарю, но продаю. При захождении солнца поплыли все мужчины к берегу, но женщины, более ста, оставались у корабля, близ коего плавали они около пяти часов и употребляли все искусства, как настоящие в том мастерицы, к обнаружению намерения, с каковым они сделали нам посещение. Наконец, они уже не сомневались, как я думал, и сами в том, что мы желания их уразумели, потому что их телодвижения, взгляд и голос были весьма выразительны. Корабельная работа, коей прервать было не можно, препятствовала обращать на них внимание, и я отдал приказ, чтобы без особенного моего позволения не пускать на корабль никого ни из мужчин, ни из женщин, выключая одну королевскую фамилию.
На другой день поутру окружили корабль многие сотни плававших островитян, принесших в руках и на головах кокосы, бананы и плоды хлебного дерева для продажи. Королевская фамилия прибыла на корабль поутру в 7 часов, которую провел я в каюту для того, чтобы одарить каждого. Портрет жены моей, написанный масляными красками, обратил особенно на себя их внимание. Долгое время занимались они оным, изъявляя разными знаками свое удивление и удовольствие. Кудрявые волосы, которые, вероятно, почитали они великою красотою, нравились каждому столько, что всякий на них указывал. Зеркало также не меньше их удивляло. Хотя они и осматривали стену позади оного для изведания странного сего явления, однако нельзя думать, чтобы некоторые из них не имели случая видеть оного прежде. Но большое зеркало, в коем видеть могли все тело, долженствовало быть для них нечто новое. Королю понравилось смотреться в него столько, что он при каждом посещении приходил прямо в каюту, становился перед сим зеркалом и из самолюбия ли или любопытства смотрелся в него, к немалой моей скуке, по несколько часов сряду.
Вознамерясь ехать на берег как для отдания визита королю, так и для осмотрения пресной воды, которою налиться следовало, и не желая, чтобы в отсутствии моем находились на корабле гости, приказал я сделать пушечный выстрел, поднять красный флаг, объявить корабль табу[28] и вдруг прервать всякую мену. Следствием сего было то, что никто более не смел на корабль всходить; однако плававшие около оного не удалялись. В 10 часов поехал я на берег с господином посланником и большею частью корабельных офицеров. Оказанная нам королем и его родственниками приязнь и общее островитян расположение подавали мне великую надежду на мирный прием по нашем прибытии на берег; но, невзирая на то, почитал я за нужное взять предосторожность и ехать к ним, вооружась лучшим образом. Итак, кроме шлюпки своей, взял я с собою еще гребное судно и шесть человек с ружьями.
Каждый из гребцов имел два пистолета и саблю, все офицеры вооружались весьма достаточно. Англичанин и француз сопутствовали нам как толмачи для переговоров. Чрезвычайное множество народа собралось в том месте, где выходили
Делать объяснение слову табу почитаю я ненужным; ибо оное довольно известно уже из путешествия капитана Кука. О силе действия сего слова на островах сих упоминается в главах следующих.
