«пустой» к семье. Допоздна ждали на работе новостей от директора, который уехал в министерство, и в банк. Увы, наконец, вернувшись, он развел руками:
– Мужики, денег нет, и не скоро будут…
Вышел я из автобуса на своей остановке, а ноги домой не несут! Вчера «достал» немного молока детям, от коровы в «частном секторе» (да, тогда в магазинах ничего не было!)! И манка, вроде, ещё оставалась… Но даже хлеба нет, и купить не на что!
В тяжко-засасывающую трясину мыслей, вдруг, вклинился писк. Жалобный и тихий. Не знаю, не буду врать, чтобы сделал, если бы заорали «убивают»? Может быть, и не помог бы, но тут писк! Да затухающий какой-то! Что за…? Отошел на два метра от тротуара, и увидел серый комочек. Наклонился, ба, котёнок! Ну, что делать? Плюнуть, уйти, как бросили уже его один раз? Так погибнет, точно умрёт за час!
– Эх, солдат ребенка не бросит! – выдохнул я, да сунул малыша в тепло, под пальто, на грудь…
Дома встретила жена, чмокнула в щеку, и у неё вырвался главный вопрос:
– Дали что-то?
– Вот! – ответил я, и вытащил котёнка.
– Ой, что это?
– Папочка, здравствуй, а что это у тебя? – подскочили наши Ваня и Катюша.
– Вот, деточку нашел, бросили плохие люди. Оставим себе?
Что было! Так на меня посмотрели все, что стыдно стало! И все трое закрутились вокруг этого умирающего комочка-котёночка!
Быстро потащили его в ванную, отогревать-мыть в теплой воде.
О, друзья! Видели бы вы ребенка этого со смоченными волосиками! Верёвочка ребристая какая-то, тихо-тихо пищащая!
Чем моя Ирина мыла этого котенка: водой, или слезами своими жалеющими?
Но отогрели, затем напоили теплым молоком. Да, тем, последним – дети сами отдали!
Это что тогда было с нами: нормальность, или сумасшествие? Своих горя и бед выше терпения, но рыдали над худо-рёбрышками этого комочка, чуть живого!
Наконец, оживший котёнок сладко уснул, и мы, умаянные хлопотами, свалились тоже…
А утром… А утром я позвонил начальнику, отпросился и…
И, вспомнив студенческие подработки, пошел на вокзал, и стал разгружать вагоны. Пусть тупо и трудно, но каждый день я приносил домой деньги и… И те продукты, что разгружал!
Вот так и выжили, повеселели, а затем я и работу нашел. Да, там где уже платили!
Прошло много лет. Котенок Васька рос-рос, толстел-толстел, и стал огромным «Василисуарием», безраздельным «хозяном фатеры» нашей. Не маленькой, кстати!
А Василий такое, по молодости, устраивал, что я готов был его, сгоряча, прибить, но… Но как же его, подлеца-стервеца, не любить, если тебя после работы каждый раз встречает: воя и ласкаясь, как будто сто лет ждал-страдал!
Иди сюда, гладить буду… Не идет, характер показывает, вроде:
– Василий – богатырь, Вася – мужик, когда захочу – тогда и приду!
Эх, счастье вы моё: Ирина, Катя, Ваня и Василий – живите!
Вот так бывает: большое счастье, и с ма-а-а-аленького комочка начинается.
Не пройдите мимо своего счастья! И, обязательно, сами берите это счастье в свои руки!
Опять насиловать березку?
«В деревне-даче я свой в доску!
Первач лакаю и парное молоко…
Как все поэты, я «насилую» березку,
о ней, кормилице, здесь пишется легко!»
Из письма псевдо-«поэта».
Березки пусть стоят, обожжены закатом,
рассвет подлечит их живительным огнем…
Душа болит ушедшим рано братом,
И вся Россия отразилась в Нём!
Пока нас остаётся всё же много,
по-братски делим тяжкую судьбу.
Все часто, всуе, вспоминают Бога…
Но слово доброе услышишь лишь в гробу!
Всё поделили, но опять чего-то делим,
толкаясь, словно Дети без Отцов…
Нам «больно спать, но мягко стелим» —
Статисты в хоре льстивых подлецов!
И все равны в своих попытках выжить…
И все свободны в своём праве умереть…
И очень сильно тянет выпить,
поняв: «Не суждено тебе стареть!»
Но славится Россия не рабами,
не, Божьей милостью, всех недр дарами…
Пока живет в Стране Душа Народа —
живут: и Равенство, и Братство, и Свобода!
