голосом. – Сами справимся.
Из шахты сильнее повеяло машинным маслом, Федор Коныч выпрямился, и вовремя. Створки приоткрылись, и в кабину вплыла новая порция «дыма». На Федора Коныча уставилась еще одна пара глаз, только эти блестели мягче – как латунь, а не как нержавейка.
– Напарник мой, Шуроня, – представил Вахрамей.
– Доброго здоровья, – вздохнул Федор Коныч.
– Доброго, – согласился Шуроня. – Ну что, сидите?
Федор Коныч понял, что с удовольствием бы сейчас присел на что-нибудь, и загрустил.
– Надо диспетчеру звонить, – сказал Вахрамей. – Пускай мастеров присылает.
– А я уже вызвал, – сообщил Шуроня.
– Приедут? – оживился Федор Коныч. – Скоро?
– Ну, подождать-то придется…
– Мне нельзя, – сказал Федор Коныч. – Мойва потечет…
– Что?
– Я рыбу коту купил, – объяснил Федор Коныч, – Мурику. У него еда кончилась.
И Федор Коныч представил себе, как жена Лёлечка говорит: «Мурик! Ты моя ласточка! Федь, он рыбки хочет. Ты ему принес рыбку? Это что такое? Мойва? А почему не пикша? Да не будет он твою мойву, он пикшу ест, я тебе сколько раз говорила! Старый колпак! Денег для кота пожалел. Чем вот его теперь кормить?» Почему же это – «старый колпак»? Разве по-другому нельзя? Все на нервах, понимаете, все на нервах… Теперь вот еще и в лифте застрял.
Федору Конычу и прежде случалось застревать в лифте, но не в темном. В темном страшнее. При свете он себя не чувствовал таким беспомощным. Можно было побеседовать с диспетчером, потыкать кнопки; иногда это помогало. Если нет – можно было постучать погромче по стенке кабины, и в конце концов кто-нибудь из жильцов откликался. А сейчас он в лифте вроде не один, но что это за существа? Явно не люди. Больше всего ему хотелось оказаться дома, и не с этой мойвой, а раньше, еще до того, как Лёлечка послала его за рыбой.
– Он и сам бы поехал, только ему время надо, чтобы успокоиться, – ворчал между тем Вахрамей. – Так-то он исправен, просто старенький стал, из-за всякой ерунды дергается.
– А как его успокоить? – заинтересовался Федор Коныч.
– На него сказки хорошо действуют, – ответил Шуроня.
Ответ озадачил Федора Коныча. Сказки – это же для детишек, понимаете ли, причем тут лифт? А! Старенький стал – впадает в детство, как говорится? Найдя неожиданное объяснение, Федор Коныч сам себе удивился, а вслух сказал:
– Так может, и сейчас, я извиняюсь… если это ускорит…
– Рассказать, что ли, попробовать?.. – обратился Шуроня к напарнику.
Вахрамей встряхнулся, отчего стал напоминать пружину, широкую по краям и чуть зауженную в «талии».
– По сказкам ты специалист.
– Тогда не перебивай…
Шуроня поморгал, поплескал «дымом» и разместился напротив Федора Коныча, на стене,
