на подоконнике, сидела, хлопая в ладоши, крошка Лив[95].
Счастливое дитя, ты не подозреваешь еще, что такое жизнь, как она удивительно сложна и превратна…
Маленький катер стрелой пронесся по Люсакерской бухте, в залив Пиппервик, унося меня в путешествие, где на карту поставлена, быть может, сама жизнь, если не больше.
Наконец, все готово. Наступил час, к которому неуклонно вели годы упорной работы, час, когда, наконец, чувствуешь, что все необходимое взято, все готово, все предварительные заботы с тебя, наконец, сняты и мозг получает, наконец, отдых.
Нетерпеливо стоит «Фрам» в Пиппервике, уже под парами и ждет сигнала, когда катер, с шумом пролетев мимо маяка Дюны, пристанет к борту. Палуба битком набита людьми, желавшими сказать нам последнее «прости». Теперь им пора покинуть корабль. «Фрам» подымает якорь. Тяжелый и грузный, он тихо пускается в ход и описывает круг по заливу.
Пристань черна от людей, размахивающих платками и шляпами. А «Фрам» молчаливо и тихо разворачивается, чтобы выйти из фьорда, и, миновав медленно и уверенно острова Бюгдо и Дюну, направляется, окруженный роем юрких лодок, яхт и пароходиков, в неизведанную даль. По берегам прячутся в зелени мирные уютные дачи, такие же, как всегда. «О, как прекрасны горные луга, никогда не казались они мне милее»[96]. Пройдет, наверное, немало времени, прежде чем мы снова будем бороздить эти знакомые воды.
И вот последний привет дому, стоящему на краю мыса. Сверкающий фьорд впереди, еловые и сосновые леса по берегам, клочок смеющегося луга, а за ним длинные, одетые лесом горные кряжи. В подзорную трубу я различаю светлую фигуру у скамьи под сосной…
То был самый мрачный час за все время пути.
Вперед по фьорду. Пошел дождь. Печальная пелена нависла над знакомым ландшафтом, с которым связано столько воспоминаний.
Лишь перед полуднем следующего дня (25 июня) «Фрам» тихо вошел в бухту у Реквика, верфи Арчера в Ларвике, где находилась колыбель «Фрама», навевавшая столько золотых грез о его победоносном жизненном пути. Здесь мы должны были принять на борт две большие шлюпки, а также запастись разными материалами. На это ушел целый день и добрая половина следующего.
26 июня около 3 часов дня мы распрощались с Реквиком и повернули на Ларвикский рейд, чтобы выйти мимо Фредриксверна в открытое море. Арчер захотел на прощанье сам стать у руля и провести свое детище по этому последнему участку пути в родных местах. Затем последние прощальные рукопожатия, – слов было обронено немного, – и Арчер, мои братья и мой друг сошли в лодку.
А «Фрам» тяжело пошел вперед. Нить порвалась. Невыразимо грустно было провожать взглядом эти последние родные лица, уносимые маленьким суденышком по широкой синей глади, этот куттер под белыми парусами и Ларвик, исчезавший далеко позади. Мне показалось даже, что по красивому лицу старика Арчера, стоявшего, выпрямившись во весь рост, в лодке, крича «Виват!» нам и «Фраму», – прокатилась слеза. Ведь и ему этот корабль
Лив – дочь Фритьофа Нансена, родилась в январе 1893 г.
Известное восклицание Гуннара из «Саги о Ньяле»
