ду, купаться в бассейне и даже разбегаться по дому. Конечно, все, что возможно, мы нарушаем. Мальчишки перепачкались в сладкой начинке от пирога и до отказу набили им щеки. Девчонки пока еще ничего не запачкали, но постоянно ноют и пристают к маме со всякой дребеденью вроде развязавшегося бантика, хотя она уже и так вся на нервах, потому что ей кажется, что она не успевает. Я не люблю сладкое, но все-таки тоже утащил свою порцию лакомства – несколько кусочков домашней ветчины и сыра, которые уминаю с маленькой тарелочки, сидя на полу в гостиной за диваном и запихивая их в рот руками. Все это очень вкусно, конечно, но мало, и время ожидания гостей тянется бесконечно… Прожевав последний кусочек, оставляю тарелку прямо на полу, а жирные пальцы обтираю о чистые выходные брюки. На подоконник открытого окна прыгает кошка, и мне вдруг приходит в голову, что она тоже голодна, и ее нужно покормить, поэтому я вновь отправляюсь на кухню для очередной секретной операции по похищению ветчины и, может быть, даже свежеиспеченного хлеба, если повезет.
На улице слышится шум двигателя автомобиля. Это, скорее всего, приехал отец. Он опоздал, поэтому мама спешит ему навстречу, чтобы отчитать, и через раскрытые настежь окна слышен их крик. Потом они заходят в дом и разборки продолжаются в просторном холле, на лестнице, на втором этаже и в спальне. Мне совершенно все равно, чего они опять не поделили, но, кажется, папа не купил что-то важное… и это полнейшая катастрофа.
Младшие, Беатрис и Густаво, затевают какую-то возню, будто вдохновившись поведением родителей, которая перерастает в драку с мелкими травмами и ревом. Они близнецы, и постоянно не могут что-нибудь поделить. От них в доме все проблемы. Джино, которому двенадцать, бросается их разнимать, потому что иначе ему достанется от родителей. А мне вот всего семь, поэтому я ни за что не отвечаю и предпочитаю снова спрятаться за диваном вместе с кошкой и ветчиной. Там нестерпимо жарко, но иногда горячий ветер из окна все же приносит с улицы какую-то свежесть. К тому же от него шевелятся прозрачные занавески и щекочут мне лицо. Это приятно, и мне кажется, что я в волшебном шатре из сказки.
Гости сильно опаздывают, и родители успевают поругаться и на этот счет, но потом все же во дворе появляется черный автомобиль, и из него выходит шеф моего папы с женой и двумя детьми. Они взрослые, поэтому совершенно меня не интересуют. Зато моя самая старшая сестра Франческа просто в восторге от сына председателя профсоюза. Ей пятнадцать, ему восемнадцать. У нее накануне только и разговоров было: «Томмазо то, Томмазо это…» Просто противно было слушать ее болтовню. Однако, папа сразу ей сказал, чтобы она даже думать о нем не смела, так как у него есть невеста, и их семья не ровня нам. Этот разговор закончился истерикой. Папа вообще умеет разочаровывать женщин. Это слова мамы, а не мои.
Через десять минут гувернантка выстраивает нас всех в ряд, как на параде, чтобы поздороваться с прибывшими. Это ужасно унизительно и глупо. К тому же мне достается за то, что у меня рубашка выправилась из брюк, а еще я насобирал пыли где-то за диваном, так что видок у меня непрезентабельный. Зато нас наконец-то сажают за стол, к счастью, за отдельный детский. Только Франческа и Джино сидят со взрослыми, и последнему я искренне сочувствую. Он страдает и краснеет, отвечая на дурацкие вопросы взрослых, почти ничего не ест и постоянно держит спину прямо, будто шест проглотил. Представляю, каково ему… Франческа тоже краснеет, но не от страданий, а от радости лицезреть этого пухлощекого сынка председателя. Не понимаю, чего она в нем нашла. Он похож на розового пупса с красными губами, как и его папаша. Только у последнего усы, лысина и живот, а у первого – густая черная шевелюра, и на Франческу он даже не смотрит.
Наевшись так, что дышать тяжело, я вновь прячусь за диваном в гостиной. Гости сидят в большой столовой, так что тут относительно спокойно. От нечего делать смотрю в окно, встав на колени и уложив голову на ладони. После сытного обеда тянет поспать, и мне совсем не хочется играть с остальными, а они, кажется, затевают очередной бедлам, за который скоро влетит всем, мне в том числе, ведь разбираться, кто прав, кто виноват, в такой толпе детишек никому из взрослых неохота. Ужин, вроде бы, идет как надо. Папин шеф доволен и смеется, нахваливает кухню и вино, и родители вертятся перед ним, чтобы угодить еще больше.
На подъездной дорожке к дому вдруг замечаю какой-то черный автомобиль, красивый, дорогой. За ним двигается еще один, и еще… Всего четыре одинаковых автомобиля, которые останавливаются в ряд перед крыльцом нашего дома. Они блестят на солнце, и блики от них слепят глаза. Инстинктивно сползаю пониже, чтобы меня не было видно снаружи, и представляю себя шпионом в засаде. Наконец-то произойдет хоть что-то любопытное. И действительно – двери автомобилей открываются буквально одновременно, и из всех выходят мужчины в классических черных костюмах и со здоровенными автоматами наперевес. Они движутся к дому, и их человек десять-двенадцать. Это немного странно. То есть это очень странно, но сильно удивиться я не успеваю, потому что все эти люди выстраиваются в одну линию и наводят дула автоматов на дом. Один из автоматов смотрит прямо на меня, и от этого становится не по себе. Это будто кино – страшновато, волнительно
