крепкое, как я узнал по собственному опыту.
Я приказал майору отправиться с Типпу-Тибом и его людьми прямо к Стенлеевым порогам, предварительно распорядившись высадкою с судов тридцати пяти занзибарцев и заменою их суданцами, чтобы ни один из носильщиков не узнал, что водопады всего в нескольких днях пути от Ямбуйи.
Если не считать некоторых странностей в поведении парохода «Стенли», который от времени до времени таинственно исчезал в извилинах протоков под предлогом удобнейшей добычи топлива, мы без всяких задержек шли до впадения Арувими в Конго и 12 июня очутились на моей старой стоянке, напротив селения басоков.
Племя басоков – то самое, к которому принадлежал наш Барути, по прозванию Порох; в 1883 г. Карема взял его в плен еще ребенком. Сэр Френсис Уинтон привез его в Англию, чтобы привить ему цивилизованные привычки. Из рук сэра Френсиса он попал ко мне и очутился теперь, после шестилетних странствий, в виду своей деревни и своих соплеменников. Заметив, как он пристально и внимательно засматривается на родные места, я уговаривал его подать голос басокам и пригласить их к нам. В прежние времена я немало старался расположить к себе этих детей лесов, но это мне никогда не удавалось; хотя я считаю, со временем это вполне достижимо.
Я долго раздумывал, почему лесные жители всегда бывают более дики, трусливее живущих на открытых местах. Подходишь к ним одинаково: показываешь какие-нибудь блестящие безделушки самых ярких цветов или бусы ослепительных оттенков, по целым часам расточаешь им любезности, улыбаешься ласково, всячески ободряешь – и все понапрасну! Приходится укладывать все это добро в тюки и убирать до более благоприятного времени. Это оттого, что лес – единственное прибежище своих сынов. Против опасений, возбуждаемых чужестранцем, против всех опасностей и зол, им приносимых, у туземца одна защита – лес с его неизведанными глубинами.
Когда дикарь отваживается переступить за пределы лесов, один вид приближающегося «чужого» заставляет его пятиться до тех пор, пока он не очутится под родимой тенью; тут он в последний раз оглянется на непрошеного гостя и пропадает в чаще, как бы желая этим сказать: «Ну, теперь прощай, я дома!» На открытых равнинах туземец всегда отыщет какой-нибудь холмик, дерево, наконец, курган термитов, с вершины которых он может высмотреть пришельца и составить себе понятие о его намерениях. В лесу же только и возможны случайные встречи: каждый встречный незнакомец – вероятный враг, и цель его во всяком случае остается тайной.
Барути долго звал своих земляков – и вот их челноки зашевелились и направились к нам с несносной медлительностью; наконец они приблизились. Он узнал некоторых гребцов и закричал им, что бояться нечего. Он стал расспрашивать их об одном из соседей, которого назвал по имени. Дикари позвали этого человека, крича изо всех сил своих здоровенных легких; тот отозвался с другого берега, и мы видели, как он сел в челнок и поплыл в нашу сторону. То был старший брат Барути; последний осведомился, как он поживал за эти годы, что они
