style="font-size:15px;"> Призовите к себе г. Громова. Внушите ему, что я вовсе не воспрещаю их обществу иметь священника, но порядочного, известного и правительству, хорошей нравственности, а не беглого. Дозволяю устроить и церковь по образцу староверческой; но не могу никак согласиться на прием беглых попов и именье молелен вместо церквей или по крайней мере часовен.
Серьезность настоящих обстоятельств, в связи с непосредственными интересами России, заставляет меня уяснить себе самому влияние, ими производимое на меня. Результат этого испытания пред судом моей совести, кажется, определяет мои обязанности.
Географическое положение России настолько счастливо, что оно делает ее почти независимой, в отношении своих собственных интересов, от того, что происходит в Европе; России нет надобности искать союзников, потому что ей нечего бояться; границами своими она довольна, и ей нечего желать в этом отношении, и потому она ни в ком не должна вызывать беспокойства.
Обстоятельства, вызвавшие заключение ныне действующих трактатов, относятся к тому времени, когда Россия, после решительной победы над ненасытным тщеславием Наполеона, пришла, как освободительница, помочь Европе сбросить с себя иго, под которым она томилась.
Но память о благодеяниях скорее теряется, нежели забывают обиду. Уже в Вене вероломству почти удалось нарушить согласие, только что утвердившееся, и нужна была новая общая опасность, чтоб снова открыто соединить державы с тем, который, будучи всегда великодушным, был уже раз их освободителем.
В продолжение последующих затем десяти лет союз между Россией, Австрией и Пруссией казался тесным; однако неоднократно обе эти державы отступали от буквального смысла и основных принципов, на которых были основаны союзные трактаты. Всегда терпение и умеренность покойного Государя снова укрепляли союз и поддерживали вид совершенной интимности.
Когда провидение отняло его у России, мы скоро убедились, что рядом с наилучшими уверениями Австрия питала задние мысли; правда, Пруссия была нам дольше верна, но обнаружилось существенное различие между личными сношениями с королем и сношениями с его министрами. Впрочем, благодаря недостатку поводов, не было явного разногласия до позорной июльской революции[134].
Мы давно предвидели это страшное событие, и мы исчерпали при Карле X и его министрах все средства убеждения, допускаемые дружбою и хорошими нашими сношениями. Все было тщетно. Тогда мы не затруднились открыто осудить противозаконные мероприятия Карла X.
Но разве могли мы в то же время признать законным Государем Франции другого, а не того, кто имел на то все права? Этого не допускал наш долг, который требовал оставаться верным началам, управлявшим в продолжение 15 лет всеми действиями союзников.
Между тем наши союзники, не условившись с нами насчет такого серьезного и решительного шага, поспешили своим признанием увенчать революцию и узурпацию. Это был шаг роковой, непонятный, и с него начинается целый ряд бедствий, непрерывно обрушивающихся с того времени на Европу.
Мы
Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. Сост. Ф. Мартенс. Т. VIII. Трактаты с Германиею. СПб. 1888. С. 167–170. Публикаторы указывают: «С целью вполне выяснить взгляды императора Николая Первого на весь западноевропейский кризис 1830 года мы приводим здесь почти целиком крайне замечательную записку, написанную собственноручно, от начала до конца, Государем в конце 1830 года».
Характерное уточнение встречаем у Брокгауза и Ефрона: «Николай I возымел мысль отдать Австрии и Пруссии часть только что усмиренной польской территории, за Вислой и Наревом. Проект этот подробно мотивирован в собственноручной записке имп. Николая I, напеч. в 8-м томе “Собраний трактатов и конвенций”. Из немецких источников известно, что проект этот не встретил сочувствия в Берлине или к нему не отнеслись там серьезно» (Николай I // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XXI. СПб., 1897. С. 123).
Июльская (Французская) революция в июле 1830 г. свергла Карла Х и возвела на престол Луи-Филиппа, герцога Орлеанского. Она ознаменовала торжество принципа народного суверенитета над принципом божественного права короля, установила либеральный режим и закрепила окончательное торжество буржуазии над земельной аристократией. Во внешнеполитическом отношении революция ускорила распад Священного Союза.
