а той мелочи, что звенела в кармане, хватило бы разве что на стакан пива на Каланчевской площади. Я направился туда, подняв воротник и посильнее завязав шарф вокруг шеи.
Здесь мало что изменилось со вчерашнего дня, разве что людей было гораздо меньше. Заняв тот же стол, что и вчера, я взял два стакана пива. В кармане нашлись сигареты. Достав одну, я покрутил ее пальцами, наблюдая за проходящими мимо людьми. Привокзальные пивные были чуть ли не единственным местом, где на тебя не смотрели косо, ведь, может быть, я жду своего поезда, и кто знает, куда он меня увезет. Окажись я в каком-нибудь кафе и задержись там дольше пары часов, могла открыться истинная никчемность человека, к тому же так скверно одетого, как я. Все было просто – ему просто не куда идти, а здесь, ты мог быть кем угодно: убывающим, приезжающим, а может, даже встречающим кого-то из дальней поездки.
Я открыл папку, и первое, что мне бросилось в глаза – на титульном листе был обратный адрес Зорина. Жил он на Ольховской, в двадцать седьмом доме, что было не так далеко, и я подумал, что, допив пиво, смогу туда отправиться, правда, совершенно не имел представления, как я обозначу свой визит. Об этом я решил подумать по дороге.
Проходя мимо храма Великомученика Никиты, что был в конце моей улицы, я по привычке перекрестился, но затем увидел несколько прохожих, которые смотрели на меня с тревогой, и, поймав на себе мой взгляд, они тут же опустили головы и продолжили свой путь, что-то бормоча себе под нос. Я понимал, что перекреститься у церкви в то время, когда во всей стране идет их уничтожение и отказ от религии, выглядит действительно страшно, как плевок в сторону новой власти. То там, то здесь церковные земли переходили во владение ГПУ, а здания церквей использовались под дома беспризорников, которыми был наводнен город. Я посмотрел на храм, из него выходили прихожане, и мне стало немного легче. Добравшись до Ольховской улицы, я нашел дом Зорина. Это было небольшое двухэтажное здание с аккуратными окнами и подъездом со двора, а уже следом за ним располагалось высокое четырехэтажное здание. В подъезде пахло сыростью, со стен осыпалась штукатурка. Я поднялся на второй этаж и постучал в квартиру Коли. Через мгновение дверь открылась, на пороге стоял Зорин и удивленно на меня смотрел.
– Ты как здесь? – спросил он. – Ну, проходи-проходи, чего встал?
Пройдя в квартиру, я рассказал Коле о своем утреннем походе в издательство и о том, как нашел его адрес.
– Ну, ты, брат, даешь! Будто не знаешь, по каким дням они работают? А насчет моих «Колосьев» я не сержусь, прочти, может быть, понравится.
Квартира у Зорина была небольшая, жил он один, в комнате было мрачно, везде лежали горы какого-то хлама, тряпья, книг. Он сослался на то, что собирается в Петербург, и просил прощения за столь неубранную комнату.
– Знаешь, мне вчера в голову
