оставив матери письмо, чтобы не искала.
Много позже она узнала, что он ушел на войну и погиб, (может, в 92 году? Или во время грузинских событий?) Тело не нашли, а вернее, не опознали. Так никто и не понял, что случилось. Соседи потом шушукались, что какая там война… Он несчастной любви все это приключилось. Девушка его вышла замуж за другого и укатила в Москву. Отари решил отомстить. Жизни своей он больше уж не жалел».
– Черт знает что, – Петр поморщился и стукнул ладонью по столу.– Отчего судьба колошматит одного и того же человека без передышки? Мне всегда казалось… Да нет, я просто чувствовал определенный баланс.
Везет, опять везет, дела идут хорошо, выиграл в теннис, понравился, нашел, а не потерял – значит вскоре жди. Что-то, да стрясется. Долго так не бывает. Но и наоборот. Проиграл, заболел, потерял, обругали – тоже эта проклятая полоса не навсегда. Однажды кончится. Так примерно оно, действительно, и было. Да, так и было, но у меня! А у Нино – сироты, подруги цеховика, матери единственного сына… Эх, еж с картошкой!
На столе рядом с ноутбуком стоял небольшой поднос, а на нем симпатичный голландский бутерброд. Слова «сандвич» придирчивый в вопросах перевода Синица не любил. Как не любил любые привившиеся перевранные англицизмы. Он сам, где мог, боролся с ними. Мама его смеялась.
– Я тоже слышать не могу по-немецки слово «пузл». Кто-то однажды прочитал «Puzzle» на немецкий манер. Так и пошло. Сейчас в каждой школе учат английский. Я не говорю, знают язык – конечно, нет! Но читать-то умеют! А этот «пузл» живет. У языка своя жизнь. Что поделаешь! Борись не борись…
– Живет, – парировал немедленно Петр, – а ты и я все-таки говорим «пазл». Говорили, говорим и будем говорить!
Словом, в этих вопросах Петр был педант и упорно вместо принятого отечественного «сейшн» слегка подчеркнуто артикулировал – «сэшн», старался, где можно, не склонять иностранные слова, его передергивало, когда он слышал привычные обороты вроде питаться «фастфудом», а саму ненавистную сеть быстрого питания он называл неизменно «Мэк Донадд» и только так.
Но вернемся к бутерброду. Он подсмотрел его в Роттердаме, где был однажды в гостях. И с тех пор, если ему хотелось себя побаловать, то покупал какой-нибудь хитрый хлеб, лучше итальянский, брал отличный острый преострый ножик и резал его тончайшими ломтиками. После того начиналась неспешная ювелирная работа. Следовало смазать одни ломтики маслом – для этого имелись различные варианты: ирландское, чесночное, с травками. А другие – песто или как еще. И, наконец, прослоить, чем бог послал: ветчиной, сыром острым и нет, ломтиками салата и огурцом. А можно и… Эй, можно баловаться-то прекратить и начать работать! И для того Синица сочинил себе какао побольше и налил в синий термос. Правда и тут он сварил этот напиток на молоке по всем правилам искусства, а не просто развел в кружке дешевый эрзац. Вот вам!
На подносе как раз стоял стакан с какао из термоса и дымился, когда Петр шарахнул по столу. Наказание не
