уткой, где еще оставались кусочки былой роскоши, и хотел было положить один из них на свою тарелку, но в последний момент почему-то передумал и после некоторого сомнения взял половинку вареного яйца, покрытого крупнозернистой красной икрой.
Молодой психоаналитик принялся за оставшийся на его тарелке крабовый салат и, доев его, взял из стоящей неподалеку вазочки приглянувшуюся ему пару черных оливок.
Вайсман, заметивший, что тарелка профессора Лившица пуста, предложил ему еще кусочек жареной утки, но тот вежливо отказался.
– Может быть, лучше фрукты, – не настаивая, но в то же время стремясь оставаться радушным хозяином, спросил он.
– Пожалуй, – ответил профессор Лившиц и положил себе на тарелку небольшую гроздь винограда.
Вайсман перевел взгляд на Киреева и отметил про себя, что тот слишком часто прикладывается к своему бокалу. Как бы не сморозил еще чего-нибудь, – подумал он.
Еще раз окинув взглядом гостей и стол, Вайсман убедился в том, что все сыты, довольны и, следовательно, можно переходить к другой части задуманного им вечера. Накануне встречи ему пришла идея, которую после обильного застолья вполне можно было реализовывать.
Его идея состояла в том, чтобы в неформальной, дружеской обстановке, тем более после вкусной еды и горячительных напитков, создать атмосферу непринужденности и раскованности, располагающую к откровенному разговору. Чтобы этот разговор был не просто мужским трепом, сопровождаемым излишним умствованием или рассказыванием привычных анекдотов, а изложением тех историй своих пациентов, о которых в силу тех или иных соображений психоаналитики обычно умалчивают и не делают их достоянием своих коллег.
Опасаясь, что Киреев может напиться и выкинуть какой-нибудь фортель, за который хозяину дома придется краснеть перед профессором Лившицем, Вайсман решил, что, пока не поздно, необходимо вытаскивать всех из-за стола и приступать к реализации задуманной идеи.
– Друзья мои! – все так же искрясь от радушия, обратился он к гостям. – Предлагаю сделать небольшой перерыв. Давайте покинем на время сей стол, пересядем в мягкие кресла поближе к камину и при свете мерцающих свечей предадимся воспоминаниям.
– Каким воспоминаниям? – не дав договорить Вайсману, спросил Разумовский.
– Как каким! – встрял Киреев. – Неужели ты, Вадим, не догадываешься?
Аркаша хочет поделиться своими воспоминаниями, связанными с его бурной молодостью, когда он, вместо того чтобы постигать азы психоанализа и изучать фундаментальные труды, бегал по дискотекам, ловил наивных простушек на крючок постоянно рассказываемых непристойных анекдотов и пытался преумножить свои знания в сексуальном просвещении самого себя.
– Это правда, Аркадий Григорьевич? – чуть улыбаясь, спросил профессор Лившиц, обращаясь к Вайсману. – Вы действительно были в молодости ловеласом?
– Что вы, Иннокентий
