сил напускал на себя важности и смотрел на окружающих взглядом Гретхен.
Натке глубоко был неприятен этот человек, его внешность, его голос, его замашки директора мира, взгляд его крысиных глазок, привычка потирать ладони и облизывать губы. Когда Моня так делал, он был похож на сумасшедшую ящерицу. Как выглядят сумасшедшие ящерицы, Натка точно не знала, но Моня, поему-то, ассоциировался у нее именно с сумасшедшей ящерицей. Натка наблюдала за Моней и думала, каково это, когда где-то у тебя припрятано смертельно опасное вещество, причем, ты точно знаешь, что оно способно сделать, если выпустить его в атмосферу и при этом выходить на улицу, смотреть на людей и общаться с некоторыми из них, как ни в чем не бывало. Она постоянно думала, насколько нужно быть больным, чтобы делать вид, что все происходящее, в порядке вещей, прикидывая, сколько миллионов можно заработать на уничтожении людей, для того, чтобы купить еще один вычурный особняк, нанять кучу прислуги и послаще пожрать. Насчет покрепче поспать Натка сомневалась, так как была уверена, что любой мерзавец, в глубине души, знает, что он мерзавец, а поэтому муки совести не дают ему спать спокойно.
Изредка по работе они встречались с Ликой, обмениваясь взглядами. Моня был неплохим работодателем, платил щедро, без причин не терроризировал своих работников, видимо, по той простой причине, что ему претило спускаться с небес до уровня прислуги и он просто всегда смотрел сквозь людей.
Однажды, уже после ужина, Лика зашла к Натке, в комнату Гретхен.
– А неплохо животинка устроилась! – воскликнула она с порога, оглядывая большую комнату.
– Ты это про меня? – улыбнулась Натка.
– А ты спишь на коврике? А где твои мисочки для еды?
– Завязывай, блондинка, самой противно. Все-таки, права была когда-то программа «Время», труд в капиталистической Англии, действительно, тяжелый, а иногда унизительный! И пролетариат здесь живет очень трудно. Проклятые эксплуататоры!
– Кузнечик, ты прям вождь мирового пролетариата, того и гляди, сейчас мировой пожар революции тут устроишь! Кстати, насчет унизительности – полностью согласна, потому что Моня любит, чтобы официантка, во время трапезы, стояла рядом, на готове. А сам чавкает, хлюпает и сопит во время еды. Отвратительно! И вот, стоишь, смотришь на все это, слушаешь, и такую психологическую травму получаешь, ни один Зигмунд Фрейд не исцелит, аппетит сметает начисто на долгие годы!
– Ну, знаешь, это даже хорошо, хоть меньше о жратве будешь думать! Целее съестные припасы, знаешь ли!
– А что, у тебя таковые имеются? Я бы отведала!
– Кошачий корм будешь? Гретхен с тобой поделится!
Гретхен, которая спала на специальной подушке с подогревом, при звуке своего имени, шевельнула ухом и приоткрыла один глаз на долю секунды. Убедившись, видимо, что никто ее не звал, она нервно дернула пушистым хвостом и снова уснула.
– Ешьте
