метнулся в сторону, перекатился через бок, вскочил и одним прыжком оказался у портьеры. Рванул со всей дури, она с треском рухнула на пол, следом упала толстая длинная палка и треснула по голове.
За портьерой стояла молодая женщина с длинным узким кинжалом в обеих руках. Вскрикнув как раненая птица, она бросилась на него, замахнулась. Мрак легко отнял, стараясь не коснуться лезвия, что-то подозрительно блестит, как бы не смазано ядом, а женщину подвел к креслу, усадил.
Она дрожала, смотрела с бессильной ненавистью.
– Ну и че? – поинтересовался Мрак. – Есть хочешь?
Она зябко вздрагивала. Мрак подумал, содрал с ложа теплую шаль, укутал ее плечи. Она сделала попытку освободиться, но смирилась, даже натянула теплую ворсистую ткань потуже.
– Может, – предложил Мрак, – выпьешь чего-нибудь? Здесь хорошее вино, как я заметил, подают. И кормят неплохо.
Она вздрогнула, в больших красивых глазах блеснула ненависть.
– Как вы изволили заметить?.. А до этого замечали только свои звезды?
– Что делать, – ответил Мрак добродушно, – люблю звезды… Поверишь ли, сколько на них смотрю, ни одна еще с ножом не кинулась! Не укусила, не лягнула, не боднула… даже не обругала. А вот люди, увы, порождение крокодилов. Крокодилы – это такие большие ящерицы. Во-о-о-т такие!.. Нет, есть даже длиннее. А кусаются, как…
Он принес кувшин, налил в два кубка вина, один сунул ей в руки. Она затравленно смотрела, как он наливает, словно хотела заметить, когда же он бросит туда яд, но кубок приняла, даже отхлебнула.
Мрак сел напротив. Выпил залпом, налил себе еще, отхлебнул половину. Женщина наблюдала за ним с явным недоумением. Мрак вытер рот тыльной стороной ладони, сыто икнул, сказал спокойно:
– Эх, звезды… мдя, это – весчь!.. Смотрю на них, и душа взвеселяется… Ладно, напомни мне, красавица, где я тебе дорогу перешел. А то, панимашь, из-за этих прекрасных звезд не замечаю всяких серых мелочей жизни…
Он уставился в ее красивое лицо коричневыми глазами. Она поежилась, он заметил, как ее глаза окинули быстрым взглядом свои руки и ноги и даже бросила быстрый взгляд на стену в поисках зеркала, в самом ли деле она такая уж серая мелочь жизни.
– Вы, Ваше Величество, – произнесла она чистым, как ручеек, голоском, но полным яда от берега и до берега, – не помните уже, что я через две недели должна взойти на ваше ложе?
Он оглянулся на ложе. До него рукой подать, но он чувствовал, что легче ледник встащить на его ложе, чем эту женщину.
– Через две недели? – переспросил он. – А ты че… недовольна, что не щас? Хочешь меня принудить прямо щас?.. Да не кидайси, это я так шутю, шуток не разумеешь, женщина… Если я тебе не ндравлюсь, что обидно, конешно, я из себя весь такой… ну, такой замечательный, а ты нос воротишь, то просто не всходи на это ложе. Оно в самом деле высоковато, а во сне свалишься, костей не соберешь… Правда, ковер мягкий.
Она смотрела злыми глазами, напомнила ядовито:
–
