часы. Почти девять. В это время года и в середине недели посетители завтракают рано, многие едут потом на работу. Обычно они погружены в свои мысли, строят планы и обдумывают предстоящие дела.
– Доброе утро, – поздоровалась она, когда Дамарис выключила горелки.
Повариха повернулась и прижала руку к груди.
– Когда ты пришла?
– Несколько минут назад.
Дамарис поспешила к ней, вытирая руки о белый фартук.
– Как я рада тебя видеть, – сказала она, прижимая Мишель к себе. – Ты голодная, – заявила она, отстраняясь. – Конечно, голодная. Как же иначе? Я приготовлю сейчас твое любимое.
– Не надо! Не хлопочи.
Темные брови поварихи поднялись над оправой очков.
– Ты думаешь, я не помню, что ты любишь? Сядь.
Мишель захромала к столешнице и села на табурет. Дамарис налила кофе и подала ей, потом посмотрела на лежавшие перед ней продукты.
– Ты не ночевала в отеле, – сказала она, нарезая коричный хлеб. – Я спрашивала.
– Мне не хотелось. – Это была почти правда. – Странно возвращаться назад.
– Это потому что ты слишком долго ждала. О чем ты только думала? Десять лет! За все это время ты не могла приехать повидаться со мной?
Мишель не ответила. То, что она не приезжала, не имело никакого отношения к Дамарис – дело было в Карли и Бренде.
– Что ты думаешь о здешних переменах? – спросила Дамарис, взбивая яйца.
– Их тут больше, чем ты говорила. Весь отель изменился.
– Я не хотела тебя расстраивать. Карли предложила, а твоя мать взялась за дело. Подрядчик был из Сиэтла. Бренда не стала нанимать местных. По-моему, она спала с ним.
– Моя мать?
– Он использовал ее, если хочешь знать. Новая крыша и переделанная кухня видишь какие? Мне даже было жалко ее. Он уехал, как только закончил работы, и больше носу не показал. Так не везло ей с мужиками. – Она посмотрела поверх очков. – Как я сказала, мне было жалко ее.
Мишель не смогла обнаружить у себя даже капли сочувствия.
– Зря она все затеяла. Отель не нуждался в переделке. Он вообще не принадлежал ей. Она не имела права.
– Думаешь, это остановило бы ее?
– Нет.
В голове снова запульсировала боль. В бедре она никуда и не девалась. Мишель следовало бы принять обезболивающее, которое дали ей доктора, но ей не нравилось, как она себя потом чувствует. Чокнутой.
Кстати, какая ирония. Она без проблем разрушала свое здоровье водкой, но отказывалась принимать обезболивающие. Конечно, если разобраться, это противоречие было крупицей по сравнению с хаосом в ее голове. Она чувствовала, что вот-вот превратится в «интересный случай» для какого-нибудь медицинского журнала. Или у нее просто мания величия?
Дамарис поставила перед ней тарелку. Французский тост из коричного хлеба с сосиской. И рядом ежевика.
– Неужели? –
