возле аэродрома, которую они использовали как место сбора, уже были все другие служащие станции. Когда пришёл Хёд, беседа была в самом разгаре. В центре стоял Форсетти – он содержал гостиницу и принимал небольшие воздушные суда на Малом лётном поле – крепкий полноватый мужчина лет под шестьдесят. От Форсетти вкусно пахло ромом и кофе. Его нарядный кафтан был перехвачен кожаным ремнём с небольшим кинжалом сбоку. Возле него, в синей форме и фуражке, прислонился к дереву железнодорожник Хельг – сосредоточенный и серьёзный, молчал, кивая головой в ответ на слова Форсетти. Поодаль стоял летчик Ньёрд – он заведовал Большим лётным полем. На чёрном мотоцикле сидела патрульная автострады – девушка с голубыми глазами и длинными светлыми волосами, которые непонятно как умещались под красным шлемом. Её звали Фрейя. И существо, словно сотканное из радуги, лунных бликов и пыли, которая сияет в солнечных лучах: смотритель Пристаней Ближних снов, Скирнир.
– …И никого, этот воздушный шар был пуст, только снег! Хотя нет, в углу корзины я нашёл снеговика, с носом-морковкой, руками и ногами из палок! И воздушный шар исчез, почти сразу! Я не успел даже прикоснуться!.. – рассказывал Форсетти.
Хельг перебил Форсетти. Он долго молчал, ему надо было высказаться. И начал, медленно, с паузами:
– Поезд. Сначала прибыл обычный восьмичасовой утренний поезд. Всегда один и тот же поезд. Он всегда приходит последним. Он сегодня пришёл последним. Всё как всегда. А потом… Потом пришёл ещё один поезд. Никогда так не было. Никогда. Ещё один поезд – которого не было в расписании. Ещё один. – Железнодорожник помолчал и продолжил: – Так вот, ещё один поезд. Не знаю, откуда он. Он проскочил станцию. Мне показалось, что кто-то махнул мне из окна. То есть я не уверен, что махнул. Это могла быть занавеска. Но я чувствую, что кто-то махнул. Я знаю, что махнул. Скажу так – я абсолютно уверен, что кто-то махнул. Именно мне. Поезд проехал станцию – вы ведь знаете, перрон небольшой, но он даже не притормозил, он пошёл дальше – в сторону леса, а там тупик; точнее, обычно тупик, а теперь там начинается мой сон: я слышу, уже два дня и две ночи, слышу двое суток, как гудит экспресс, который уедет далеко-далеко – мой экспресс, он ждёт меня. И поезд поехал туда, он въехал прямо в мой сон, я побежал за ним следом, прошёл в свой сон, совсем чуть-чуть, насколько это можно, и видел – точнее, не видел, я больше ничего не видел, потому что тот поздний поезд пропал и мой экспресс пропал, – а он был уже тут, с детьми, провожающими, с этим… этой суетой перед отъездом, когда звучит гудок… когда все садятся по местам!.. Он пропал, теперь там только снег и ржавые старые рельсы, а ведь этого не может быть, в моём сне такие новые блестящие рельсы! Этого не может быть…
Железнодорожник замолчал. Хёд кратко рассказал свою историю. – У меня тоже была кукла: клоун-карлик… – вставил Ньёрд. – В пустом салоне пассажирского самолёта, у иллюминатора… Вроде как смотрел на облака…
– Я несколько раз пытался связаться с Управляющим. – Мягкий голос Скирнира словно
