ее уговаривает вместе выступить со стихами.
– Со мной и с Радловой.
– Коммунистка? – спрашивает Цветаева, готовая отказаться.
– Ну, женский коммунизм…
– Согласна, что мужской монархизм лучше, – парирует Цветаева.
Согласившись все же выступать, она швыряет в лицо советской аудитории, ни больше, ни меньше, – апофеоз Белого движения, вставляя еще слова: «Да, ура! За царя! Ура!».
Через несколько лет такое выступление просто не стало бы возможно. Но и тогда это означало – играть головой…
Делает честь Цветаевой и то, что ее антикоммунизм не мелочен; он глубок и логичен: «Нет, руку на сердце положа, от коммунистов я по сей день зла не видела (может быть, злых не видела!). И не их я ненавижу, а коммунизм. (Вот уже два года, как со всех сторон слышу: "Коммунизм прекрасен, коммунизм – ужасен". В ушах навязло!)».
Право, насколько она умнее, чем многие иностранные и даже эмигрантские политики и журналисты!
Вырвавшись из-под власти большевиков, Цветаева с состраданием следит за судьбой оставшегося там Максимилиана Волошина; с ужасом говорит о возвращении туда Андрея Белого, как о последнем шаге отчаяния… И после всего этого – вернуться самой? Загадка, о которой тем, кто ее знал, надо бы подробно написать для будущих изданий Марины Цветаевой, которые, вероятно, еще будут.
Как писательница и как человек она вполне заслуживает такого предисловия. Можно ли не испытывать мучительной жалости, когда подумаешь, что она, с ее сверхчувствительностью, наложившей отпечаток на каждую строку этого томика, – должна была перестрадать прежде своей страшной смерти?
Когда невольно ищешь объяснения гибели Цветаевой, не зная ее жизни, глаза останавливаются па фигуре ее мужа Эфрона, много раз появляющейся на страницах ее книги. Он, казалось бы, самый близкий ей человек, рядом с любовно вырисованными друзьями, как Белый или Волошин, или даже никому неизвестные Сережа и Леня, остается без лица: мы его не видим, не слышим его голоса, голоса, которым он, странным образом «на вы», разговаривает с женой: «Не можете же вы не помнить этих стихов…»
Черный человек рядом с ее светлым, воздушным силуэтом…
«Заря России» (Нью-Йорк), рубрика «Библиография», март 1954, № 111, с. 12–13.
Цветаева
Вот мельница в присядку пляшет.
Нехорошо вела себя Марина Цветаева; недисциплинированно! Нарушая каноны левой интеллигенции, позволяла себе всякие там монархические и белогвардейские высказывания (Разве мало ей объясняли! И Вишняк[125], и Руднев[126], и Слоним…). Этого нельзя было оставить без наказания, с точки зрения, равно, – господствовавших на Западе социалистов и правивших в СССР коммунистов. Распределив между собою роли, эсеры и эсдеки вытолкали ее из Зарубежья, а большевики – прикончили на родине.
Тишь
Марк Вениаминович Вишняк (1883–1976) – юрист, публицист. Эсер. Эмигрировал в 1919. Жил во Франции. Член редакции журнала «Современные записки» (Париж). В 1940 переехал в США. Преподавал русский язык на курсах при Корнеллском университете в Нью-Йорке (1943–1944), в Морской школе восточных языков при Колорадском университете (1944–1946). Редактор русского отдела американского еженедельника «Time» (1946–1958).
Вадим Викторович Руднев (1879–1940) – политический деятель. Член партии социалистов-революционеров. Московский городской голова при Временном правительстве (1917). Руководитель Комитета общественной безопасности (1917). С 1919 в эмиграции. Секретарь газеты «Еврейская трибуна». Один из редакторов газеты «Дни» (Париж), журналов «Современные записки» и «Русские записки» (Париж).
