Преодолев тошноту, за один раз проглотила приготовленное блюдо, уже успевшее слегка остыть, практически не прожёвывая. Спешить было некуда, и я сидела за столом, раздумывая о снятых с меня обвинениях. Папка, что хранилась в ящике моего стола в кабинете, теперь официально считалась бесполезной, а я вновь стала свободной и в меру законопослушной.
Через несколько минут бездумного вглядывания в пустую тарелку, я почувствовала, как голова перестала кружиться, а тошнота прошла. Я потёрла ладони, кончики пальцев стали согреваться. Организм медленно приходил в себя. Я подумала о Реджинальде.
Он потерял последнего родственника, и это не могло пройти незаметно. Вспомнив его покрасневшие глаза, когда мы стояли у искорёженной машины, я задумалась, присутствовал ли он на похоронах и как справлялся со своими чувствами. Он мог не любить Роджера, бояться его, но он был его родственником, родным братом, близнецом. Я подумала, что он мог находиться в таком же положении, как и я, чувствуя предательство и бесконечную горечь вины. Поднявшись с места, ощутила прилив сил, ещё отмечая лёгкое головокружение и слабость, но тем не менее уверенность в своих действиях и полное осознание. Кивнув, направляясь в комнату с гардеробным шкафом, я согласилась с внутренним голосом, что проведать Реджинальда будет не самым плохим решением для моего нынешнего состояния. Убеждая себя, что нужно отвлечься, я не призналась даже в глубине своего сознания, что собиралась навестить Бруно-Оделла лишь ради того, чтобы увидеть в нём отражение Роджера.
Уже одеваясь и застёгивая рубашку, я поняла, что немного погорячилась, всерьёз полагая, что была в порядке. Я не могла вдеть пуговицу в крошечную петельку. Пальцы не слушались, руки подрагивали. Предприняв пару попыток, которые не увенчались успехом, сняла рубашку, разозлившись и скинув её на пол. Схватившись за голову и пропустив пару влажных прядей волос сквозь пальцы, уставилась в пространство, расфокусировав зрение. В голове была абсолютная пустота, и я прислушивалась к собственному дыханию, погружаясь в какой-то транс. Моргнув и согнав пелену, я будто вернулась в комнату, вспомнив, что по-прежнему стояла у раскрытого гардероба. Выбрав наугад первую попавшуюся водолазку, надела её, удовлетворённая тем, что на ней не было никаких пуговиц. Взгляд упал на брюки и юбки – все они имели пуговицы для застёгивания. Громко вздохнув, я сняла водолазку, скомкав её и отправив вслед за рубашкой, и посмотрела на одежду, висящую в шкафу. Руки сами нашли подходящий наряд, на котором не оказалось ни одной пуговицы, – чёрное платье с длинной молнией на спине. Немного помедлив, я надела его, застегнув буквально за секунду, и посмотрела в зеркало. Бледность от недельной нехватки солнечного света немного выдавала болезненный вид, но внимательно рассмотрев своё отражение, я поняла, что это было не так заметно для посторонних глаз. Убрав волосы в пучок, надела чёрные перчатки, отлично скрывающие дрожь рук, и направилась к выходу. Наряд говорил сам за себя, заявляя о траурном настроении, а лицо, не выражающее абсолютно
