а высокая предпочтительность накопления сбережений на старость, например, снижает склонность к немедленному потреблению. Тем не менее на протяжении большей части нашей истории временнóе предпочтение не оказывало заметного влияния на уровень сбережений. До XIX в. практически вся производимая продукция шла на поддержание существования людей. Откладывать было практически нечего, даже если врожденная склонность к сбережению требовала этого.
Например, население Западной Европы могло обеспечивать рост всего на 0,2 % в год с 1000 г. по 1820 г. после застоя в предыдущее тысячелетие{18}. Лишь когда инновации и рост производительности труда избавили, наконец, людей от хронического голода, временнóе предпочтение стало заметной экономической силой. С 1880 г. валовой уровень частных сбережений в США был удивительно стабильным и оставался пределах 10–20 % ВВП. Валовые внутренние сбережения были в среднем несколько выше, но, как видно в примере 9.3, норма сбережений резко выросла после 1834 г.
Сбережения – это показатель степени отказа от потребления. Инвестиции – характеристика конкретных активов, в которые вкладываются эти сбережения. Сбережения и инвестиции, как я покажу в пояснении 9.3, – это взаимозаменяемые характеристики одних и тех же реальных финансовых операций.
Культура отражает склонность страны к отказу от потребления. Действуя рационально, люди с молодости накапливают сбережения для своего обеспечения после ухода на пенсию. (Само понятие «уход на пенсию» – феномен ХХ в.) Однако нередко наши менее рациональные склонности мешают поступать так предусмотрительно.
Что интересно, так это как нам, в США, удавалось сохранять такое постоянство нормы сбережения более столетия. Временнóе предпочтение, которое, судя по долгому периоду стабильности безрисковых процентных ставок, было устойчивым, определяет потолок доли доходов, превращаемых людьми в сбережения при наличии возможности. Временнóе предпочтение стало фактором, определяющим норму сбережений, не раньше чем человеческий гений поднял производство до такого уровня, когда оно стало давать больше необходимого лишь для простого выживания.
Известная человеческая черта – следовать за лидером или подражать ему. Она возникает из стремления большинства людей обеспечить свою безопасность (эмоциональную и физическую) через принадлежность к определенной группе. Это, пожалуй, одна из главнейших склонностей человека, уступающая по значимости разве что страху, и значительный фактор экономической деятельности. Стадность существенно усложняет процесс спекуляции и экономический цикл, поскольку отвлекает нас от рыночных фактов и привлекает внимание к менее объективным взглядам других людей. Стадное чувство велит потребителю «быть не хуже других», толкает к «демонстративному потреблению» (термин введен Торстейном Вебленом в 1899 г.){19},{20}.
Я бы предположил, что именно это поведение лежит
Angus Maddison,
Thorstein Veblen,
Ори Хеффец из Корнеллского университета провел впечатляющий тест тезиса Веблена, разделив потребление товаров и услуг по принципу видимости для других. В его исследовании отмечается, что «эластичность дохода… выше, если товар виден, и ниже, если не виден». К слову, Хеффец подчеркивает историческую стабильность этой склонности, цитируя Платона: «Поскольку… внешнее довлеет над истинным и является властителем счастья, внешнему я должен посвятить себя». [Ori Heffetz, “A Test of Conspicuous Consumption: Visibility and Income Elasticities”;
