от которых нельзя было отлынивать. Дело доходило до того, что я, оставаясь за сценой в роли диджея литературно-музыкальных монтажей, всерьёз опасался, что за кулисы ворвётся кто-то из руководства школы или РОНО и вытащит меня на публику, под осмеяние и осуждение. Я предпочитал диджействовать за кулисами, пользуясь гаджет-продвинутостью и лёгким за-заиканием. На линейках я шкерился во вторых рядах – уже после первой репетиции смотра строя и песни в первом классе я понял, что моя партийно-комсомольская карьера не задалась из-за отсутствия звонкого командирско-декламаторского голоса. (Педагоги СШ №49 совершили глубокую ошибку, не разглядев и не развив во мне задатки организатора, – глядишь, сейчас был бы уже в полковниках или секретарях обкома ЕР :-)). Так я и остался непонятным для системы косноязычным умником-тихоней, у которого под волосьями зреет какая-то смута и склонность осмеивать ошибки менеджмента – самое то, если хочешь быть журналистом.
И вот оно произошло. Уважаемая мною строгая и деловая учительница точных наук, которая была ещё и завучем, поймала меня классе в шестом в коридоре и сказала: «Ты опять не постригся? Подожди-ка! Сейчас ты узнаешь, где раки зимуют!»
И… на внезапно объявленной линейке в рекреации с участием всей параллели, а может, и всей дружины завуч по воспитательной работе (другой завуч, не инициатор моей «порки»), которая курировала пионерское движение, вызвала меня на середину и… в общем, я был подвергнут остракизму, публично. Довольно унизительно и одновременно смешно. Гузель Сайрановна приводила в пример свою причёску, которая была явно короче, чем у меня.
А я с удивлением увидел, что оказавшись в рядах вечных «героев» воспитательного процесса (которых драли в основном за реальную хулиганскую деятельность), можно просто гнусно ухмыляться, демонстрируя своё отношение к школьному тоталитаризму.
И, самое главное, с тех пор я начал ловить на себе заинтересованные взгляды незнакомых девочек из параллели и тех, кто чуток помоложе, и даже, о Боже, девочек постарше – настоящих недосягаемых небожительниц, у которых уже всё, что требовалось, находилось в тех местах и кондициях, в которых требовалось моему неискушённому взору.
Так я понял, что можно быть фрондёром и не прятаться за кулисами. И даже снискать некую дешёвую популярность.
Потом началось безумие. Седьмой класс. Гидроперит, аммиак. Некоторые, как Азат Гимранов и Рим Сайфиев, становились «блондинами» полностью. Некоторые (в том числе и я) обесцвечивали прядку чёлки.
В подростковую моду вошла затейливая прическа «Асимметрия».
«АсиММетрия», или на нашем языке «аССиметрия», – В парикмахерском обиходе «Теннис», рубль семьдесят – содержала в себе скрытый вызов и насмешку над прогнившей системой.
Дело в том, что политически-гигиенически-эстетические установки педагогического состава преследовали тех, у кого были длинные космы на затылке, а причёска «полубокс» даже
