И папа сразу меня нашёл.
– Ах, что же делать? Ребёнок может шею сломать! Надо немедленно вызывать пожарных! – запричитала фрау Шнемилх, всплеснув руками.
Но папу её слова только насмешили.
– Детям надо доверять, – сказал он, улыбаясь, а потом сделал строгое лицо и рявкнул: – Живо слезай, Мерле Нойман, поняла?
Нет, будь папа с нами, о няне и речи бы не шло, это точно.
Таинственные глаза
Ясное дело, мы проморгали тот момент, когда она появилась на нашей улице.
Мы вздрогнули от маминого крика, когда она позвала нас:
– Мерле, Мориц! Подойдите сюда, пожалуйста.
Я останавливалась на каждой ступеньке. Мориц, словно улитка, полз за мной следом.
Мама стояла в дверях кухни. Она махнула нам, приглашая войти.
– Ну же, идите сюда!
Я почувствовала, как сердце ушло в пятки. Замерла, схватила Морица за плечи и, прежде чем войти в кухню, выставила его перед собой как щит.
Гостья сидела за большим кухонным столом на папином стуле. Держа ложечку костлявой рукой, она размешивала сахар в чае.
У неё были тонкие губы, зелёные, как трава, глаза, а на кончике носа – очки в тонкой золотой оправе.
С краю к столу была прислонена чёрная трость с серебряной ручкой.
Мы всё могли предположить, но только не это.
Её-то мы знали.
И сразу поняли, кто она.
Владелица того самого чёрного магазина, в котором исчезали дети. Она жила в Ястребином переулке. Звали её Гезина Волькенштайн.
Я услышала, как Мориц тихонько застонал.
Глаза Гезины Волькенштайн изменили цвет. Они внезапно потемнели и сделались чёрными. Голос у неё был хриплым и строгим:
– Мориц, помнишь, что сказал осёл, когда пришёл на мельницу? Тебя ведь Мориц зовут, верно?
«Что за дурацкий вопрос?» – подумала я.
Но Мориц не мог вымолвить ни слова.
– Ну, Мерле, ты-то, конечно, должна знать, что сказал осёл!
– «Иа-иа», – ответила я.
Гезина Волькенштайн и мама рассмеялись. Это был неприятный смех, в нём звучала издёвка. Гезина Волькенштайн явно потешалась над нами. Но только мама поняла её шутку.
Я почувствовала, как мурашки поползли у меня по рукам и по спине.
Хотя в кухне было тепло, я вдруг поняла, что зябну.
И тут я заметила, что от смеха глаза Гезины Волькенштайн снова изменили цвет.
Теперь они стали голубыми и прозрачными, как вода в наших новых синих стаканах.
«Как она это делает? – удивилась я. – Жутковатое зрелище».
Мама перестала смеяться.
– Ну, мои дорогие, – сказала она, – не стойте столбом. Поздоровайтесь, пожалуйста, с фрау Волькенштайн. Я очень рада, что она станет вашей няней. Надеюсь, вы с ней быстро подружитесь. Ну же!
Гезина
