только здоровая постная вырезка.
Кроме того, их не было в списке, полученном доктором Воландом.
Снова на улицу, на металлическую лестницу, идущую по стене одного из зданий до самой крыши. Топ-топ-топ по ней до верха, откуда открывался превосходный вид на освещенные окна дома напротив, на повседневную жизнь обычных людей.
Окна двух комнат в верхних этажах ярко светились красным: в них горели красные лампы, жарко топились камины. В одном окне видна была задремавшая в кресле старуха: она откинулась на спинку, рядом с ней на полу лежала книга. Из другого, этажом выше, выглядывала светловолосая женщина в нижнем белье, прижавшись к стеклу лицом в голубой маске. Казалось, она смотрела прямо на паука, но он знал, что видеть его она не может: на его стороне было преимущество ночи. Лысый мужчина с тонкими, будто нарисованными карандашом усиками подошел к ней, хлопнул ее по заду, она захихикала. Сняла маску, повернулась к мужчине и поцеловала его, а он снял рубашку, под которой обнаружилось худое тело.
Паук даже зашипел, возмущаясь неприличным поведением женщины. Этот человек был одним из лидеров профсоюза, – значит, он был в списке. Лампа в комнате замигала и погасла, парочка отодвинулась в темную глубину, а паук стал ждать.
Пока Ларкин целовал ее в шею, она поняла, что больше не любит своего мужа. Этот жалкий неудачник был полным ничтожеством в сравнении с ее ночным гостем. Она видела Ларкина, когда он страстно и красноречиво призывал рыбаков и рабочих порта к забастовке. Бейлиф срезал зарплату и цены тем и другим, причем сэкономленные деньги якобы должны были пойти на оборону, но все знали, что речь идет просто об ухудшении условий жизни рабочих. Ее муж, тупица, ушел с собрания, заявив, что будет работать, а остальные пусть проваливают куда подальше. Отсутствие преданности общему делу и провинциальные взгляды – вот что раздражало ее в нем сильнее всего. А еще ей льстило, что Ларкин, любимец женщин, обратил внимание именно на нее.
К утру она избавится от мужа.
Нежась в тепле камина, она губами исследовала его грудь, поджарый живот, пока не дошла до ремня и не принялась расстегивать пряжку. Медленно скользнули вниз брюки, затем носки, и она принялась дразнить его член, пока он наконец не встал во весь рост, и тогда она облепила его своим ртом. Ее волосы упали вперед, прикрывая интимное действо, а он застонал, как стонут в таком случае все мужчины, но не стал подталкивать ее голову вперед, чтобы она не подавилась. Казалось, он благодарен ей за ее искусство – а почему бы и нет? Она знает, как доставить мужчине удовольствие.
Что-то брякнуло снаружи по подоконнику, она остановилась, прислушиваясь. Но не различила ничего, кроме звуков празднества в нескольких кварталах от дома.
«Наверное, снег упал», – подумала она.
Ба-бах.
Она поморщилась от внезапного шума.
– Ничего, – погладил ее по голове Ларкин. – Это просто фейерверк. – У него были такие чувственные глаза, такие большие и голубые. Она
