Выписка обрывала скучную карусель, отпуская в Большой мир. Мир 1973 года.
Привыкнуть к новой реальности, принять ее как данность, было непросто – память вязала к «родному» будущему. Валяясь часами, я поневоле сравнивал «прекрасное далёко» с «советской действительностью». Прикидывал, взвешивал…
С обеих сторон хватало и плюсов, и минусов. Тянуло, сильно тянуло порыться во всемирной помойке Интернета, а мне предлагали бубнёж «Ленинского университета миллионов»…
«Зато как одуряюще пахли больничные, общепитовские котлеты! – плеснули энтузиазмом мысли. – Да и толку в тех сравнениях…»
Правда, что… Текущее время плескалось всюду, проникая даже в мои сны. Напористое, оно бубнило на волне «Маяка», шелестело страницами «Комсомолки», завивалось сизым дымком «Беломора», накатывало поджаристо-ржаным духом «Орловского» за шестнадцать копеек буханка.
Настоящее пропитывало меня, как вода – иссохшую почву. Я даже начинал боязливо прислушиваться к себе – не прорастает ли доброе и вечное, занесенное советскими ветрами у излета эпохи?
«Не пугайся, быдло креативное, – отразилось в голове, – до «ватника» тебе еще расти и расти!»
На «Новослободской» я украдкой заглянул в паспорт Пухначёва, зеленую книжицу с серпастым-молоткастым. Он… то есть, я? …родился в сорок шестом, значит, ему… то есть, мне? …сейчас двадцать семь. На восемь лет младше «подсаженной личности»! Это плюс. И здорово, что зовут нас одинаково – не надо переучиваться на другое имя. Хотя все девчонки берут фамилию мужа, и ничего. Бывает, что и не по одному разу. Но вот прописан мой тезка в коммунальной квартире… И это минус.
Я вышел на «Арбатской», медленно погружаясь в неведомое мне бытие, как тот робкий купальщик – сначала ногу вытянет, пальцами воды коснется, затем по щиколотку войдет… По колено… По пояс… Плеснет на грудь… Занырнет с головой…
Пока что самым сильным впечатлением стал удивительно спокойный ритм жизни в столице СССР. Никакой беготни на тротуарах и пробок на улицах.
Полвека спустя в Москве даже ночью толчея, а тут… Лепота! Не спеша и не обгоняя, проехал красно-белый интуристовский «Икарус», ему навстречу – салатового цвета «Волга» с шашечками и желтый милицейский «луноход» с синей полосой вдоль по кузову. Прокатился серый «газон»-хлебовозка… Вот и все дорожное движение.
Я покачал головой, не узнавая столицу. Как будто накрашенная эскортница, «такая вся в дольче-габбана», вернулась домой, умылась, накинула простенький халатик – и обернулась милой, стыдливой девчонкой. Эту Москву я только в старом кино видел…
Вон, наискосок за почтамтом, к высотке жалась церквушка, словно робкая матушка к вымахавшему дитяти. У подножия следующей башни игриво зазывало кафе «Ивушка», а между ними пластался «Дом книги»…
– Ой-ё-ё-ёй! – разнесся тонкий крик. – Рятуйте!
Бабуська, ковылявшая впереди меня, рылась в сумке, да видать, не учла коварство ветра – резкий порыв стяжал у нее сотенные, взметнул их с разбойничьим
