возле захоронения, – пояснил он. – По нему мы сможем определить возраст кургана. Дай-ка, пожалуйста, радиоуглеродный счетчик.
Он вложил кусочек дерева в приемное отверстие, повертел ручки настройки и прочел ответ:
– Тысяча четыреста тридцать лет, плюс-минус десяток. Курган появился… мм… в четыреста шестьдесят четвертом году; юты тогда только-только обосновались в Кенте.
– Если эти бруски до сих пор так радиоактивны, – пробормотал Эверард, – какими же они были первоначально? Ума не приложу, как можно совместить столь высокую радиоактивность с большим периодом полураспада, но, выходит, в будущем могут делать с атомом такие вещи, которые нам пока и не снились.
Они провели день как обычные туристы, а Мэйнуэзеринг, получивший полный отчет о командировке, рассылал тем временем запросы в различные эпохи и приводил в действие гигантскую машину Патруля. Викторианский Лондон заинтересовал Эверарда и даже, пожалуй, очаровал, несмотря на грязь и нищету.
– Мне хотелось бы жить здесь, – сказал Уиткомб, и на лице его появилось мечтательное выражение.
– Вот как? С их медициной и зубными врачами?
– Но зато здесь не падают бомбы! – В словах англичанина послышался вызов.
Когда они вернулись в управление, Мэйнуэзеринг уже собрал необходимую информацию. Заложив пухлые руки за спину и сцепив их под фалдами фрака, он расхаживал взад-вперед и, попыхивая сигарой, выкладывал новости.
– Металл идентифицирован с большой степенью вероятности. Изотопное топливо из тридцатого столетия. Проверка показывает, что купец из империи Инг посещал две тысячи девятьсот восемьдесят седьмой год, чтобы обменять свое сырье на их синтроп, секрет которого был утерян в эпоху Междуцарствия. Разумеется, он предпринял меры предосторожности и представлялся торговцем из системы Сатурна, но тем не менее бесследно исчез. Его темпомобиль тоже. Судя по всему, кто-то из две тысячи девятьсот восемьдесят седьмого года установил, кто он такой, а затем убил его, чтобы завладеть машиной. Патруль разослал сообщение, но машину тогда так и не нашли. Отыскали ее потом, в Англии пятого века, – ха-ха – двое патрульных, Эверард и Уиткомб!
Американец ухмыльнулся:
– Но если мы уже со всем управились, о чем тогда беспокоиться?
Мэйнуэзеринг изумленно взглянул на него.
– Дорогой мой, вы же еще ни с чем не управились! Для вас и для меня, с точки зрения нашего индивидуального биологического времени, эту работу еще предстоит сделать. И не думайте, пожалуйста, что успех предрешен, раз он зафиксирован в истории. Время эластично, а человек обладает свободой воли. Если вы потерпите неудачу, история изменится. Упоминание о вашем успехе пропадет из ее анналов, а моего рассказа об этом успехе не будет. Именно так это и происходило в тех считаных эпизодах, когда Патруль терпел поражение. Работа по этим делам все еще ведется, и если там достигнут наконец успеха, то история изменится и окажется, что успех был как бы «всегда». Tempus nоn nascitur, fit
