Под ее тяжелым, вопрошающим взглядом он повел себя весьма странно, вскочил, забегал по комнате, зачем-то схватился за свою виолончель.
– Я забыл совсем, мне тут… мне срочно надо сегодня Шуберта… – пробормотал он взволнованно.
Коля был неплохим артистом и, если надо, мог сыграть и смерть на дуэли, и восторженное признание в любви. Но вот сильных эмоций скрывать не умел. Когда ему впервые двойку в четверти влепили, расплакался, как девчонка. Так что Майка знала, если забегал, значит, было отчего.
– А когда же его ударили? – спросила она, не отрывая от Коли строгого взгляда.
Тот лишь пожал плечами, вместе с виолончелью отступая назад.
– Мишка ведь твой бывший одноклассник! И ты не знаешь, что с ним стряслось? Это как так? Рассказывай давай!
– Не знаю, – Коля двинул бровями, а глядел вниз.
– Не поинтересовался здоровьем товарища?
– Майка, ну что ты наступаешь? – перебила ее Ася, мягко улыбаясь. – Коля мог и не знать. Он занят, у него Шуберт. Идем, не будем ему мешать.
– Как же! – Майка выросла над столом, прекрасно зная, что у Коли нет сегодня никакого Шуберта, музыкальная школа у него послезавтра. – В классе были неразлейвода, а как Мишка ушел на фабрику – все, чужие люди. Интеллигенция, значит, отдельно, рабочий, трудовой класс – отдельно? А революция была зачем?! Идем вместе с нами, проведаем Мишку. Три года на одной сцене вот так стояли, стихи читали, целясь друг в друга из бутафорских пистолетов.
Схватив портфель, она поспешно вложила в него учебники, справочники и тетради и направилась к двери.
– Идем-идем, – бросила она за спину, обращаясь к Коле. Тот тяжело вздохнул и нехотя отложил виолончель к стене.
В квартире над Колей жило многочисленное венгерское семейство по фамилии Цингер, принявшее русское подданство еще в 1917-м. Мишка на самом деле носил сложное и невыговариваемое венгерское имя Михэли. Но все его величали просто Мишей или Мишкой. Отец его был из бывших военнопленных, содержался в лагере под Никольско-Уссурийском, после революции зачислился в ряды Красной армии, хорошо говорил по-русски, вступил в агитационную комиссию, служил заведующим инженерной частью 1-го Хабаровского интернационального отряда и сражался на уссурийском фронте с интервентами и белогвардейцами. Как участник Народно-революционной армии Дальневосточной республики по окончании войны отправился с семьей в Москву на курсы красных командиров в интернациональную школу, получил жилище в тогда еще окраинном Баумановском районе, но умер от застарелого ранения. В доме № 13, в котором проживал Коля, поначалу все были из Интернациональной социал-демократической организации иностранных пролетариев и участниками НРА ДВР. Но время шло, Москва быстро расширялась, жильцы съезжали, их квартиры занимали другие. Семья Мишки Цингера была последней из мадьяр[3].
На звонок открыла тетя Бела, кутающаяся в цветастый платок, – невысокая темноволосая
Мадьярами называли венгров.
