рамки с уходом от одностороннего сведения науки исключительно к истории большевизма[70]. Главное же в наших размышлениях я уже ранее отмечал в сборнике, посвященном памяти С.В. Кулешова: «Статья, бесспорно, по тому времени было смелой в критике историко-партийной мифологии и в заявлениях типа оправдания оппортунистических ересей как “нормальных альтернативных пакетов” взглядов по тем или иным проблемам»[71]. Не обошел упоминания о работе над этой статьей и В.В. Шелохаев, не преминувший отметить, что среди нашей троицы «шли жаркие дискуссии»[72].
В условиях возрастающего тогда общественного интереса к российскому либерализму Валентин Валентинович считал необходимым выступить с научной популяризацией истории партии кадетов. Так появились наши совместные статьи о кадетах в журналах «Вестник высшей школы» и «Студенческий меридиан»[73]. Эти просветительские публикации были призваны раскрыть глаза на «партию народной свободы» с ее действительным стремлением к народной свободе и ее опасениями, насколько народ действительно готов ко всем свободам. Хотя Валентин Валентинович обращал внимание и на то, что кадеты немало сделали для повышения политического сознания масс.
Изменявшаяся историографическая ситуация требовала анализа сложившегося переплетения новых подходов и прежних догматов. Застрельщиком подобных инициатив выступал обычно Валентин Валентинович. Он рано понял, что успешно двигать вперед науку в условиях второй половины ХХ в. нужно, сочетая индивидуальный порыв с коллективным трудом единомышленников или хотя бы неформально сплоченных коллег. Почти ежегодно по случаю дня рождения у Валентина Валентиновича собирались друзья и единомышленники-коллеги. И это тоже была одна из форм поддержания научных отношений.
В разговорах с Валентин Валентиновичем, переосмысливая взгляды историков и политиков на революционное движение в России, мы не раз возвращались к утвердившимся в историографии теоретическим и политическим стереотипам. Окончательное «прощание с прошлым» (так назывались воспоминания Шелохаева) в жизни страны, в нашей жизни и наших размышлениях пришлось на конец 1990-х гг. В «Прощании с прошлым» есть замечание о таком парадоксе: чем больше изучаешь историю, тем больше она оказывается непостижимой[74]. Это схвачено верно, но верно и то, что переход к новой парадигме – это доктринальная ломка, при которой остро ощущается нечто скрытое в непостижимости истории. Потерян «золотой ключик», отживший доктринально-инструментальный подход, открывавший входы (в том числе и ложные) в «тайны истории»[75].
Новые доктрины требуют нового понятийного ряда, своего методологического и терминологического словаря. Это понимал Лев Гумилев, многие книги которого включают такие терминологические словари. Расширение понятийного аппарата современной историографии в связи с построением моделей исторических
Памяти Сергея Кулешова: Воспоминания и статьи. М.: Изд-во МГОУ, 2010. С. 11.
Дневник историка. М.: РОССПЭН, 2013. С. 107.
К критике историографической практики поиска концептуального «золотого ключика» я вернулся в начале XXI в. См.:
