к ногам Шонахана)
Зачем меня увел ты от родных,
От пастбища отцовского и поля?
Зачем мне в уши музыку вложил?
Куда пойду я, дважды обездолен –
В невыносимый крик и шум мирской?
Я брошу наземь и трубу, и арфу.
Зачем играть и петь с разбитым сердцем,
Учительской не слыша похвалы?
Шонахан
Чего еще ты от поэтов ждал,
Как не печали? Замолчи и слушай.
Суровые ступени эти – школа,
В которой буду я тебя учить.
Запомни: даже на руинах мира
Поэзия пребудет петь, ликуя;
Она – как расточающая длань,
Как треснувший стручок, как радость жертвы
В святом огне, как Божий смех во мгле.
Но смех умолк в ушах… Мне одиноко,
И слезы жгут…
Младший ученик
Не умирай, Учитель!
Старший ученик
Молчи, не беспокой его напрасно
Словами жалкими. Одно осталось –
Пойти и поклониться королю,
Что он вернул отобранное право.
Пойдем, дружок, со мной. И будь, что будет.
(Поднимает Младшего ученика)
Преклоним перед королем колени.
Оставьте здесь лежать рожки и арфы.
Отправимся в молчании, ступая
Неслышным шагом, головы склонив,
Как подобает глубоко скорбящим.
Все по очереди слагают на ступени свои инструменты и выходят друг за другом медленно и торжественно. Входят Мэр, двое Калек и Брайан, старый слуга. Мэр, чье бормотание предшествовало его появлению, пересекает сцену перед Шонаханом и останавливается по другую сторону ступеней. Брайан достает еду из корзинки. Калеки наблюдает за ним. Мэр держит в руке жезл, покрытый огамическим письмом.
Мэр (пересекая сцену). «Величайший поэт, почетный гражданин, пастбищные угодья…» Главное, ничего не перепутать. «Почетный, величайший, угодья…» Тут у меня на жезле все записано чертами и резами. И все-таки надо повторить еще раз: «Почетный, пастбищный… это разумно…» (Продолжает тихонько бормотать себе под нос.)
Первый калека. Так и надо этому Королю, если Шонахан навлечет на него несчастье! Что такого в этом короле особенного? Он такой же, как все смертные, и вот надо же – позволяет себе менять старые обычаи, которыми люди жили испокон века.
Второй калека. Если бы я был королем, я бы не стал связываться с человеком, складывающим стихи. Есть в них что-то неладное. Знавал я одного такого, который из года в год складывал стихи, сидя на развилке дорог под кустом боярышника, так что в конце концов весь боярышник на дороге, от Инчи до Килтартана, увял и засох, а ведь он был такой же оборванец, как и мы.
Первый калека. У тех, кто складывает стихи, есть власть не от мира сего.
Мэр. Можно сказать, я наполовину готов.
Первый калека. Не тот ли это, который говорил тебе о благодатном источнике? И о маленькой святой рыбке?
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте
