зиму в Москве, а лето в Ярославле…»
Судить тут царевича не за что, если ты, конечно, сам не допрашиваешь его в том же застенке от имени царя. Такая политика тоже имеет право на существование. Жизнь простого народа она, точно, облегчила бы. Мирные государи бывали благом. Царя Фёдора Алексеевича, предшествовавшего Петру, историки всегда поминали добрым словом. А он был самым миролюбивым царём. Известен не победами, а заключением мирных договоров, которые, однако, не принесли России разорения и позора.
В письмах к царевичу Пётр винит его в том только, что не видит в нём несокрушимого воина. Это, конечно, великий недостаток в глазах человека, не умеющего решить внутренние проблемы иными средствами, чем топор и плаха, а внешние другими, чем шпага и мушкет. Не знаю, имел ли в виду царевич более надёжные средства для прочности царства, но они ведь есть. И существовали всегда. Не их ли искал Алексей Петрович, скупая в европейских странствованиях исторические, духовные и дидактические сочинения известных ему европейских авторов. Ни о том ли выспрашивал у немецких профессоров. Не это ли имел в виду, когда отвечал европейским жуирам, советовавшим ему, прежде всего, освоить искусство бальных танцев: «Я бы сначала хотел набрать ума в голову, а потом уже постараюсь обучить и свои ноги».
Между прочим, в процессе царевича Алексея был один небывалый ещё момент. Ко всем его винам добавилась доселе неслыханная. Впервые в России была взята под подозрение способность пытливого читателя размышлять над книжной строкой. Диктатура впервые обнаружила опасность не только в мятежном топоре и пуле, но и страх вольной заёмной мысли… Это очень любопытная история. Царевич читал знаменитого в то время Барония и конспектировал его… Цезарь Барониус был историк римско-католической церкви. В церковной иерархии занимал выдающееся положение. Был одно время духовным отцом самого папы римского. Кардинал. Библиотекарь Ватиканской библиотеки. Царевич мог читать его «Деяния церковные и гражданские». То, что теперь называлось бы «Избранное». Эти деяния были переведены ещё в XVII столетии, но царевич читал их в рукописи. Изданы на русском языке они были только через год после его смерти. Вот некоторые выписки из этого Барония:
«Не цесарское дело вольный язык унимать, не иерейское дело, что разумеет, не глаголати (глаголет Амвросий)». То есть, царевич, фактически, отмечает для себя, что не царское это дело – затыкать людям рты, не давать воли говорить то, что думается. И, наоборот, если ты уверен, что знание твоё разумно и полезно, то ты обязан делиться этим с другими. Отчаянный, до нелепого, напрашивается вывод. Царевича можно объявить чуть ли ни провозвестником свободы слова на Руси.
«Феодосиево приготовление к войне и заповедь воинам, чтобы не брать дров и постелей у хозяев на квартирах». То есть, у царевича заметно сочувствие той мысли, что война не должна всей тяжестью ложиться на плечи народа.
«Ирина Цесарева подати отпустила подданным».
«Адриан
