style="font-size:15px;"> Давно я быть уж перестала.
Надеждой тешилась, но нет.
Я на свой первый опоздала,
Родной души теряя свет.
Стирали в пыль твои походы.
Как вдох секунды берегла.
Под зеленеющие своды
Меня к тебе тоска несла.
И всякий раз наполовину.
С приставкой недо- мы в друзьях.
Любимый взгляд вонзался в спину.
Всё по часам, всё второпях.
Кто остановит этот бег,
Чтоб в глубине той давней ночи.
Мое мучительное «нет»
Сменилось нежным «очень-очень».
После ее такого понятного ей отказа, и даже не отказа вовсе, а просто небольшой отсрочки, Герман исчез. Они совсем перестали видеться. Он не приходил на уроки французского. Прошел октябрь, ноябрь, потом Кира не выдержала и позвонила ему сама. Спокойно сказала, что у нее свободный вечер и что, если… в общем, он примчался через полчаса, словно они заранее условились и он успел предусмотрительно отложить все дела. Герман ждал этого звонка и понимал, что если он случится, то первое «нет» было вовсе не отказом. К тому же сразу после той ночи его задолбали нарядами вне очереди за дерзость и нарушение устава. Два месяца дома курсант даже не появлялся.
Когда Кира позвонила, Герман ушел в самоволку, несмотря на светившую ему за это гауптвахту. Примчался молодой человек не куда-то там, а к Кире домой (на фактический адрес прописки). До того момента никого домой, ну, кроме, разумеется, Марка, девушка не звала.
У влюбленных был всего один час, по окончании которого должна была прийти мама. Долгожданный час нежности без тени того первого стеснения и первого «нет». Вкуснейший час в ее жизни. Но завершить трапезу им снова не удалось, поскольку она была бесцеремонно прервана неожиданным возвращением Софьи Михайловны, которая, понимая, что творит Кира за спиной у Марка, высверлила в Германе взглядом дырку с кулак, пока он спешно накидывал шинель. Воссоединенные выбежали на улицу, держась за руки, переполненные пониманием, что они вместе.
Стоял пронзительный бесснежный декабрь, но мерзлявая обыкновенно Кира совершено не чувствовала холода. Герман что-то, как всегда, непрерывно рассказывал, укрывал ее от порывов ветра, шел спиной вперед, чтобы видеть, как она смеется. А в это самое время Марк двигался им навстречу. Он увидел парочку издали, поднял воротник, отошел ближе к забору, чтобы они прошли мимо. И они прошли… еле касаясь земли, погруженные друг в друга две завороженные души, пролетели мимо третьей, униженной и готовой к мщению, и растворились в глубине московского метро.
Марк знал почти всех пацанов из района, и раздобыть координаты Германа было не сложно. Следующим вечером он не поленился доехать до казармы, чтобы растолковать козлу всё раз и навсегда.
Курсант привычно перемахнул забор, раскидистой походкой приблизился к противнику и, не шевельнув ни одним
