одном из писем брату Достоевский, упоминая о «Двойнике», признается: «Тебе он понравится больше «Мертвых душ». Налицо желание Федора Михайловича превзойти гениального мастера по части более глубокого проникновения в мир нечистой силы. Достоевский изучал бесов, скрытых в человеческих душах. Точно таким же путем поначалу двигался и Булгаков. «Похождения Чичикова» и «Дьяволиада» вполне реалистичны и лишены мистики. В них, собственно, нет дьявола. Он появится в более поздних сочинениях. И гоголевское миросозерцание в творчестве Булгакова перевесит духовные искания Достоевского. Продолжая именно гоголевскую традицию изображения нечистой силы, Михаил Афанасьевич придет к своим знаменитым демоническим персонажам из «Мастера и Маргариты».
Но и влияние Достоевского даст себя знать. Одиннадцатая глава «Мастера и Маргариты» прямо названа «Раздвоение Ивана». Приведем ее фрагмент, выделив ключевые фразы, будоражащие поэта:
«Теперь Иван лежал в сладкой истоме и поглядывал то на лампочку под абажуром, льющую с потолка смягченный свет, то на луну, выходящую из-за черного бора, и беседовал сам с собою.
– Почему, собственно, я так взволновался из-за того, что Берлиоз попал под трамвай? – рассуждал поэт. – В конечном счете, ну его в болото! Кто я, в самом деле, кум ему или сват? Если как следует провентилировать этот вопрос, выходит, что я, в сущности, даже и не знал-то как следует покойника. В самом деле, что мне о нем было известно? Да ничего, кроме того, что он был лыс и красноречив до ужаса. И далее, граждане, – продолжал свою речь Иван, обращаясь к кому-то, – разберемся вот в чем: чего это я, объясните, взбесился на этого консультанта, мага и профессора с пустым и черным глазом? К чему вся эта нелепая погоня за ним в подштанниках и со свечечкой в руках, а затем и дикая петрушка в ресторане?
– Но-но-но, – вдруг сурово сказал где-то, не то внутри, не то над ухом, прежний Иван Ивану новому, – про то, что голову Берлиозу-то отрежет, ведь он все-таки знал заранее? Как же не взволноваться?
– О чем, товарищи, разговор! – возражал новый Иван ветхому, прежнему Ивану, – что здесь дело нечисто, это понятно даже ребенку. Он личность незаурядная и таинственная на все сто. Но ведь в этом-то самое интересное и есть! Человек лично был знаком с Понтием Пилатом, чего же вам еще интереснее надо? И вместо того, чтобы поднимать глупейшую бузу на Патриарших, не умнее ли было вежливо расспросить о том, что было далее с Пилатом и с этим арестованным Га-Ноцри?
А я черт знает чем занялся! Важное, в самом деле, происшествие – редактора журнала задавило! Да что от этого, журнал, что ли закроется? Ну, что ж поделаешь: человек смертен и, как справедливо сказано было, внезапно смертен. Ну, царство небесное ему! Ну, будет другой редактор и даже, может быть, еще красноречивее прежнего.
Подремав немного, Иван новый ехидно спросил у старого Ивана:
– Так
