отдельные фрагменты, остальное – сплошь черные пятна. Часто путается или долго вспоминает, если нужны подробности. Говорит, что сразу же встала на учет в центре занятости и через полтора месяца после смерти сына вышла на работу на завод, в охрану. Сутки дежурила, трое дома. Это помогло удержаться на плаву.
Но пока она пыталась хоть как-то собраться и выжить, судьба приготовила для нее новые испытания. Внезапно заболел Максим. Мы все перепугались, переживали, что он подхватил туберкулез от Олега. Его обследовали, диагноз не подтвердился, мы выдохнули. Но Максим сильно сдавал, целый месяц его мучила жуткая простуда, и его отправили на повторные анализы. Только тогда выявили открытую форму туберкулеза, и он уехал лечиться в диспансер.
Из-за этого у нас в школе начались проверки. Был конец учебного года, и мы с Максимом к тому времени оба учились уже в девятом классе (я догнала его потому, что он в начальной школе пошел в четвертый класс, а я после третьего перепрыгнула сразу в пятый). Всем ученикам сделали пробу Манту и флюорографию. На меня, как на прокаженную, стали показывать пальцами, шептаться, периодически что-то говорили мне вслед на переменах. До экзаменов оставалось полтора месяца, но я перестала ходить в школу. Аттестат о среднем образовании получен не был. В начале 1999 года Максима выписали, он еще некоторое время состоял на учете и долечивался дома. Мама уволилась с завода и осела дома, снова начала шить на заказ, давала объявления в газету.
В этот период в поведении Максима стали проявляться странности. Мы стали замечать порезы на его запястьях. Однажды под воротником кофты увидели след на коже – на шее виднелась багровая полоска от удушения. Мы понимали, что он пытался с собой что-то сделать. Мама повела моего брата к психиатру, ему назначили лечение. Максим ничем не хотел делиться, вывести его на разговор было невозможно. Мама не представляла, что происходит с сыном.
Она очень расстраивалась, но делала все возможное, чтобы помочь Максиму. В младенческом возрасте при помощи массажа мышечный тонус брату удалось восстановить и больше отклонений не наблюдалось. Но когда ему было четыре, он стал ночами биться головой о подушку, крутил ею в разные стороны, словно укачивал себя. Максиму назначили электросон и новую терапию. Тогда это тоже стабилизировало состояние. А в восемнадцать лет он неожиданно начал вставать по ночам. Вставал, что-то делал, подходил к окну. Мама в то время нередко засиживалась с шитьем почти до утра и иногда его видела, а когда наутро спрашивала Максима об этом, он ничего не помнил. Кроме внезапного лунатизма, вернулись и раскачивания головой во время сна.
Я в то время уже полноценно не жила с семьей, появлялась набегами и многое знаю только с маминых слов или из своих обрывочных воспоминаний после разговоров с братом по телефону.
Мы с Максимом были близки, часто обсуждали маму и случившееся с Олегом. Максим был обижен, ему казалось, что после смерти старшего брата мама перестала
