что-то зловещее, и это пугает больше ее слов.
– Лёлечка, вот ты где! А я с ног сбилась, тебя ищу по всем вагонам! – на сиденье напротив плюхается пышная румяная женщина средних лет с плетеной корзиной. – А ты вот здесь людей пугаешь!
Девочка-женщина понуро опускает головку и словно обмякает. Несмотря на пережитые неприятные минуты, мне ее жалко.
– Да вы ее не бойтесь, – продолжает незнакомка с такими же, как у Лёли, голубыми глазами. – Лёля безобидная. Она такая… особенная. С детства.
– Я… не б-боюсь. Мы п-познакомились. Почти. Меня Людмилой зовут, – Лёля вздрагивает и еле заметно кивает.
– В усадьбу, стало быть, – широко улыбается женщина, а ее настороженный взгляд ощупывает меня.
– А чего тут гадать-то, – продолжает она. – К конечной подъезжаем. Деревенских из Уваровки всех знаю. Для туристов входа сегодня нету, а ученых ждут… Ваши-то со вчерашнего вечера съезжаются. Значится, к нам, в усадьбу.
– К вам?
– К нам, милая. Я в усадьбе поварихой работаю, звать Анной Никитичной, можно просто Никитичной. Почитай уж сорок лет из своих шестидесяти там работаю. Где родился, там и пригодился. Лёля – сестра моя младшая. Местные мы, из Уваровки. Потому все стежки-дорожки, все полянки, все овражки знаем. А прабабка вообще графьев помнила. Сколько мне в детстве про них баек порассказывала, да теперича все почти забылося. А места у нас хорошие, спокойные, – без перехода продолжает. – Летом грибов и ягод пропасть. Лисички пошли уже! Я вот давеча набрала с корзиночку. Но это места знать надо, где гриб хоронится!
Электричка с натужным шипеньем останавливается, в окне – небольшое кирпичное строение с надписью «Уваровка» и пустынный перрон.
– Ну, слава богу, приехали. Лёля, вставай, – Анна Никитична бережно берет за руку притихшую сестру, мертвой хваткой вцепившуюся в куклу, подхватывает с легкостью корзину и направляется к выходу. Глядя в ее широкую спину, ловлю себя на мысли – вот бы все обитатели усадьбы оказались такими приветливыми.
От станции до усадьбы недалеко, по асфальтированной дорожке, обрамленной живописными клумбами и фигурно подстриженными кустарниками, минут пятнадцать. У распахнутой чугунной калитки поджидает щуплый, невзрачный мужичок в соломенной шляпе. Лёля, не проронившая за всю дорогу ни слова, в отличие от разговорчивой сестры, сразу юркает за ближайший куст сирени.
– Макарыч, принимай! – Никитична сует ему в руки плетенку. – Ух, запыхалась! Хорошо хоть жары пока нет! А это вот гостья наша, Людмила. Из ученых. Проводить ее нужно к Александру Лаврентичу. И столбом не стой, вещи-то у ней забери да в гостевую подними.
Макарыч сдержанно улыбается мне в знак приветствия, как я заметила позже, он из породы молчунов. Совсем не хочется его утруждать: из вещей только сумка спортивная. Кстати, фирменная, купленная мамой в ту пору моей юности, когда ее переполняли надежды сделать из меня теннисистку, разумеется, известную. Неуклюжая подача
