Да молилась перед нею каждый день.
Как-то зашла ко мне знакомая. Говорит:
– Помнишь, ты про икону рассказывала? Где она?
– В комнату пройди, в иконостасе, среди других икон она.
Знакомая прошла, после долгого молчания кричит:
– А где икона-то? Не могу найти!
– Вот же она! Наверху, под крестом.
– Не может быть! У меня в памяти та, давняя, с выскобленным Ликом, а тут и глаза видно, и нос, и губы! Не верю глазам своим!
– Да? Я как-то и не замечала. Молюсь каждый день, и не вижу перемен. А ведь правда!
Теперь согреемся!
Рассказ прихожанина Николая: «Приехал я в другой район, помогать батюшке в ремонте храма. Остановиться негде было, батюшка благословил ночевать прямо в храме.
Вечером я долго, усердно поминал в молитве всех своих умерших сродников. Спать улегся в уголке, постелив одеяло, под иконами. Снится мне сон, будто несу я охапку дров, вхожу в дом, а там полно народа, и все хором благодарят:
– Как хорошо, дрова принес, теперь согреемся! А то замерзли тут совсем! Спасибо тебе.
Проснулся, и только потом сообразил, что люди в доме – это мои усопшие родные. Выходит, что наши молитвы нужны умершим не меньше, чем дрова – замерзающим».
Чёрные слизни
В храме шёл ремонт. На полу громоздились свежеструганные доски и листы ДВП. Сквозь открытую настежь дверь доносились с улицы звуки пилы и стук молотка – это Максим-Борода сооружал каркас для перегородки на клирос. В перерывах между стуканьем-вжиканьем слышалось чириканье птиц. Шелестела июльская листва.
Батюшка неутомимо сновал по храму, полы его подрясника и ботинки были усыпаны мелкими опилками.
Полина, работница церковной лавки, в общей суматохе участия не принимала. Она неторопливо переписывала имена крестившихся вчера из тетрадки в толстый журнал. До того увлеклась работой, что не сразу заметила фигуру женщины, что застыла среди строительного беспорядка.
Вышел батюшка, о чём-то негромко спросил гостью.
– Полина, – крикнул он, – налейте воды в купель. Крещение будет бесплатное, деньги на свечу, крестик и свидетельство принесу сейчас из алтаря.
Полина набирала в купель воду, смотрела, как бежит струя из шланга, и думала о том, что не успеет подогреть, как обычно, воду кипятильником. Ну да ничего, лето всё ж-таки.
Она мельком оглядела женщину, что съёжилась у окна, не смея присесть на скамейку. Худо одетая, измождённая. Сколько лет – не определишь. Пьюшка, поди.
– Обычно крестятся в длинных рубашках, а Вы уж в футболке, – Полина протянула женщине простыню, – Это вместо полотенца. А вон – тапочки.
Женщина боязливо заглянула в купель. Вода мерцала, холодная.
– Я уже пять лет по психушкам, – голос женщины звучал хрипловато, низко, – не могу больше. На мне слизни чёрные сидят…
Женщина обвела рукой грудь, ноги. Помолчав, продолжила:
– Никто
