подошла, взяла за повод лошадь. Оглянулась на конюха: теперь он стоял чуть в стороне, не мешая ей.
– Седло-то проверила? – усмехнулся он. – Ты же за этим пришла.
Она проверила. Сделала вид, что поправляет, сунула руку к потнику. Кусочек бумаги. Твою ж мать. Записка для нее. Хена вытащила, комкая в руке, спрятала в кармане у себя.
– Ты не в моем вкусе, – сказала громко, по-тартахенски. Парень заржал. Понял, без сомнений.
Конюх, говорящий на чужом языке? Он явно местный, обычный парень на вид. Кто знает, конечно… Записку прочитает она потом, когда никто не будет видеть. Это и есть тот человек Гальярдо? Или он там, в записке, ее просто на свидание зовет? Не сомневается, что она читать умеет?
* * *
Самое смешное, что после такой прогулки не грех и приревновать, пойти искать утешения на конюшню. Рейнардо ехал рядом с Самун. Всю дорогу. Постоянно разговаривал с ней. И вместе с молодым принцем Корушем, который вот уж точно мальчишка, ему и пятнадцати нет. Но Коруш наследник. И даже Коруш ехал почти всю дорогу молча, не вмешиваясь в разговоры старшей сестры.
Когда Хена попыталась в их компанию влезть, Самун так страшно зыркнула на нее, а Рейнардо покачал головой, что Хена поняла: лучше не мешать. Не сейчас. Ее позвали, и то уже хорошо. Но место ее не в королевской компании, а позади, с охраной. Пусть так —, по крайней мере, она рядом, так спокойнее.
Через мост, через реку, по апельсиновым садам и по полям потом.
Слегка отстав, Хена украдкой развернула записку. По-тартахенски, точно чтобы она все поняла. «Перед следующей прогулкой приходи пораньше». И все. Наверное, можно было понять это как угодно, и как заигрывание в том числе. Ничего не доказать. Но ведь Хена поймет правильно?
Пикник на траве.
То, что они обсуждали там, все время ускользало от понимания Хены. Они говорили по-кетхарски, слова она понимала, но… о каких-то людях, каких-то событиях, о которых Хена ничего не знала, о музыке, о погоде, шушак бы ее побрал. Все это ничего не значило, все это – просто шум ветра. Имело значение что-то другое: взгляды, намеки, которые Хена распознать не могла.
Песни Лоуренцо Голубоглазого, закаты на Иль-Тальмо, когда поднимаешься в горы… Вот сказать, что старик Бахрам взялся за старое и заполучил новую кобылку, и хмыкнуть так многозначительно, что непонятно: то ли у того старика табун, то ли гарем… А дядюшка Рузаль снова не может поделить виноградники с соседями. Дядюшка. Они ведь родственники – все эти королевские дети Кетхара и Тартахены, не слишком близкие, но вот так, когда рядом, об этом сложно забыть. Рейнардо смуглый и темноволосый в мать и в бабку, которая была дочерью кетхарского герцога и троюродной прабабки Самун. Или не троюродной? Хена не могла сказать наверняка, знала, что королева Тартахены – внучка кетхарской принцессы, а значит, Самун… Шушак ногу сломит…
«А помнишь, лорд Себастьяно устраивал турнир два года назад…» Рейнардо не помнит, он не был, но был Паоло. Ах да! А почему же Рейнардо не любит турниры? Ему стоит выступить, девушки были бы от него без ума! И какие же они разные с братом! А вот с Фернандо,
