я сумела разглядеть в темноте, он вроде бы ничего такой, симпатичный. «Чёрт, Даша, что за ерунда тебе в голову лезет, думай лучше о том, куда попала, и как отсюда выбраться», – говорю я самой себе, нехотя откладываю оценку внешности Васьки по десятибалльной шкале в долгий ящик, и осматриваюсь.
Комната, в которую завела меня Маринка, выглядит довольно непривычно – странный балдахин над кроватью, большое старинное зеркало… Заперев дверь, Маринка выдвигает из глубины комнаты тазик с водой, наклонившись над которым я наконец-то смываю с себя грязь и прилипшие к коже еловые иголки.
– А какой сейчас год? – интересуюсь я у Маринки, умело поливающей меня водой из ковшика. Всё настолько странно, что от варианта с сумасшедшими реконструкторами я перехожу к всё более и более невероятным теориям.
– Тысяча восемьсот одиннадцатый, вы чего, барышня? Знать и правда голову повредили, – подтвердив мою теорию, Маринка принимается ещё более нещадно поливать мою бедовую головушку. Так, либо у жителей дома коллективное помешательство, либо мне стоит пересмотреть свои взгляды на возможность путешествий во времени.
– А ты точно ничего не путаешь? – уточняю я, сквозь мокрые волосы пытаясь разглядеть мебель в комнате и длинное Маринкино платье. Но ничего, что хотя бы отдалённо намекало на современность, я так и не нахожу.
– Как можно напутать, я ведь даже грамоте обучена, при господском дворе выросла, – возмущённо выдаёт Маринка, отодвигает тазик, укутывает меня большим полотенцем, и усаживает на кровать. – Когда я подросла, барыня сразу меня к себе в горничные взяла. Я всегда при ней – одеть, раздеть, пятки почесать. Благодаря этому даже в Москве довелось побывать, а не просто всю жизнь безвылазно сидеть в нашей деревушке. Как я с такими знаниями и опытом могу год-то не знать!
Пока я вытираюсь, недовольная моим предположением Маринка ныряет куда-то в глубь комнаты и выдаёт взамен сиротливо валяющихся на полу рваных остатков моей одежды длиннющую ночнушку.
– Что, есть такие, кто никогда не выезжал из вашей деревни? – офигеваю я, переодеваясь в местный наряд. Нафига такую длинную одежду шить? Радует только то, что ночнушка мне досталась более красивая, чем те, что я видела на Марье Ильиничне и её супруге.
– Ну конечно! Большинство баб и девок вообще никогда дальше господского именья не выходили! Дом, работа в поле, в лес по ягоды – вот и всё. Это мужики иногда ездят в город – что-то продать, что-то купить, – Маринка вооружается старинным подобием расчёски и её острыми зубчиками начинает соскребать с моих ногтей остатки красного лака. – И чем это вы так испачкаться умудрились, еле оттирается! А это у вас откуда? – Маринка замечает у меня на левой руке старый шрам.
– Порезалась о разбившийся бокал, – выдумываю я на ходу. Не могу же я сказать этой девке, которая вполне может оказаться какой-нибудь моей пра-пра-бабкой, что бегала по заброшенному дому со страйкбольной винтовкой и напоролась на грёбаный
