могу вас понять, – сказал Зарево. – Но я не в состоянии вам помочь. Поднимитесь в вагончик для сбора пошлины. И конь, который с вами, тоже пусть поднимется. Шагом марш, никаких промедлений. Входите!»
Сука Розалия ощенилась и лежала в тяжёлом состоянии. На белый свет глядели пятеро новорождённых полицейских ищеек. В это же самое время в канале Шпрее в Берлине поймали китайского спрута. Животное притащили на полицейский пост.
III. Гибель Пляши[12]
Его имя говорит само за себя, Пляши[13] – это существо, которое пляшет и любит сенсации. Он – один из тех отчаянных типов, лишённых душевной стойкости, которые не в силах не поддаться даже тишайшему впечатлению. Отсюда и его трагический конец. Поэт подчеркнул это с особым нажимом. Мы видим, как Пляши шаг за шагом всё больше впадает в одержимость, а затем в глубокую апатию. Пока он, в конце концов, после бесплодных попыток создать себе алиби, не погружается в тот религиозно окрашенный паралич, который – будучи связан с эксцессами – окончательно удостоверяет его полный физический и моральный крах.
Тут Пляши вдруг ощутил давление в висках. Производительные токи, которые согревали и окутывали его тело, отмерли и, подобно длинным шафрановым обоям, свисали с его тела. Ветер сгибал его ладони и ступни. Его спина, скрипучая винтовая резьба, взвивалась в виде спирали к небу.
Пляши, коварный, схватил камень, вопиявший из угла здания, и, как придётся, принял защитную стойку. Голубые подмастерья набросились на него. Небо светло рушилось. Вентиляционная шахта пролегала поперёк него. По небу улетала прочь вереница окрылённых рожениц.
Газовые сооружения, пивоварни и купола ратуш расшатались и гудели клёкотом литавр. Демоны, ярко оперённые, плюхались на его мозг, трепали его и щипали. Над ярмарочной площадью, утонувшей в звёздах, торчал чудовищным серпом позеленевший остов корабля, стоявший вертикально на своём носу.
Пляши зарылся указательными пальцами в обе ушные раковины и выгреб оттуда последние жалкие остатки солнца, заползшие туда. Воссиял апокалипсический блеск. Голубые подмастерья дули в раструбы труб. Поднявшись на осветительные балюстрады, они соскользнули в сияние.
Пляши ощутил дурноту. Его тошнило на ложного бога. Он бежал с воздетыми вверх руками, упал и ударился лицом. Чей-то голос крикнул за его спиной. Он закрыл глаза и почувствовал, как в три могучих прыжка пронёсся над городом. Отсасывающие трубы выхлёбывали силу мистических сосудов.
Пляши опустился на колени, одетый в салатовую ризу, и оскалил зубы в сторону неба. Фасады домов – ряды могил – громоздились друг на друга. Медные города на краю луны. Казематы, качающиеся в ночи на хвосте кометы. Налипшая культура отслаивается и рвётся в клочья. Пляши ярится, охваченный приступом пляски святого Витта. Раз-два, раз-два: средство для умерщвления плоти. «Панкатолицизм», – кричал он в своём ослеплении. Он учреждает генеральное консульство для публичных протестов и первым заявляет там протест. Он кинодраматично оглашает непреложные явления своих эксцессов и мономании
В дневнике «Бегство из времени» (запись 26 марта 1916 г.) Балль упоминает чтение этой главы в «Кабаре Вольтер»: «Сегодня я впервые читал “Закат танцора”, прозу, где я изображаю подточенное всеми страхами и ужасами существование; поэта, который, заболев необъяснимыми и необозримыми глубинами, погибает в нервных судорогах и параличе. Ясновидящая сверхчувствительность – вот безобидная исходная точка. Ему не удаётся ни избавиться от впечатлений, ни усмирить их. Он становится жертвой потусторонних сил» (Балль Х.
Пляши (Machetanz) – собирательный образ декадента, за которым, возможно, стоит фигура писателя Станислава Пшибышевского, с которым Балль познакомился в 1913 г. В свою очередь, в третьей главе «Тендеренды» одну из героинь зовут Дагни; такое имя имела супруга Пшибышевского – норвежская писательница и пианистка Дагни Юль. Между тем известно, что жена Балля – Эмми Хеннингс (Hennings) – выступала с Баллем в созданной ими труппе Арабелла под псевдонимом Дагни. В архиве Хеннингс хранится несколько рукописей с воспоминаниями под названием Дагни. Такое же название было и у её неопубликованного романа 1915 г. Имя это встречается в текстах других писателей-экспрессионистов, таких как Франц Юнг и Йоханнес Бехер. В целом глава саркастически рисует картину декадентской эстетики и её кризиса. Вместе с этим, главный герой, несомненно, имеет литературную родословную в Ницше и его танцующем Заратустре. К концу 1910-х гг. Балль меняет отношение к Ницше, которого в данном контексте он мог воспринимать как своеобразного идеолога декадентов.
