ли Алеше, или впрямь священник упомянул имя черта?
– Маму не видели, барин? – встретила Алексея хозяйка. – Давно бы ей надо дома быть. А может, сжалился отец Феодосий, пустил маму в храм и отходную над ней читает?
– Я сейчас встретил отца Феодосия.
– С мамой?
– Порожние.
– А мама где? О Господи, матушка родимая! Когда предадим тебя сырой земле? Не было тебе покоя в жизни, нет его и после смерти…
В избу, стуча пустыми ведрами, вбежала соседская Фроська.
– Вера, не вой! Послушай меня-то! Сейчас бабы сказывали… Лежит бабушка Наталья посередине деревни у колодца. Стыд-то, срамота! Потерял ее, что ли, отец Феодосий?
– Санька, Петрушка, Ерема!.. – заголосила Вера. – Бегите, зовите мужиков. Потеряли бабушку! Надо бабушку искать!
У колодца, плотно обступив гроб, стояла толпа. Вера растолкала народ, опустилась на колени и припала к восковой материнской щеке.
– Прости нас, родимая! – крикнула она с плачем, но, вдруг вспомнив слова молодого барина, утихла, осторожно втянула в себя воздух, внюхалась. Не только мерзкого духа разложения не уловила Вера, но даже показалось ей, что материнская щека источает легкое тепло, как стена родной избы. Вера поднялась с колен и задумчиво оглядела народ.
– А матери-то твоей, видно, неплохо без святого благословения, а, Верунь?
– Ишь, умостилась в гробу, ишь, разнежилась, словно на лавку вздремнуть легла.
– Нету духа тлетворного, – проговорила Вера, будто извиняясь.
– Не пахнет? – Бабы еще теснее обступили гроб, постигая смысл услышанного.
Васька-подпасок, конопатый мальчонка с выгоревшими на солнце лохмами и невесомым, ветром высушенным телом, первый произнес это слово, которое на лету было подхвачено обомлевшими от испуга и восторга бабами: «Святая…»
– Скажешь тоже… «святая»! – с сомнением проговорил староста. – Господь такую милость только великим оказывает.
– А что «великим»… – загалдел народ. – Жила честно, работала с утра до ночи, детей шестнадцать душ родила – вот и уподобилась.
– Все работают, все рожают, – прошамкала завистливо столетняя старуха с клюкой. – Почему одной Наташке такая милость?
– Не шумите, православные! Неужели впрямь Наталья не гниет? – Староста тяжело опустился на колени и сунул под аккуратно сложенные бабушкины персты свой красный, в прожилках нос. – Мятой пахнет. – Лицо старосты выражало неподдельное изумление. – Святая, точно. Принесет нам Наталья великие блага. Ни у кого на сто верст в округе такого не было.
Прибежавшие с гумна анашкинские мужики стали подсовывать под гроб полотенца.
– Понесем. На руках! Все понесем! – раздались крики.
Бабушку опять поставили на стол. Гроб украсили пижмой, луговыми васильками и гроздями краснеющей рябины. Бойкие невестки принялись обтирать стены и мыть пол, а Вера поставила большую
