дальше очерченного пространства. Невидимые границы.
Ей казалось, что другие пользуются вещами с бо́льшим удовольствием, имеют больше права на них и, не в пример ей, делают это «правильно». Ее же вещи – будто временные, взятые напрокат, и оттого не требующие симпатии хозяйки.
Дежурные кроссовки, джинсы и толстовка были для Зои не просто приемлемыми, но даже спасительными, когда внутренний мир умолял ее оставаться незаметной для мира внешнего. Если в гардеробе появлялся наряд достойный восторженной реакции, то раз за разом он оставался в платяном заточении, так как носить его Зоя стеснялась. Каждый повод выйти на улицу казался недостойным, чтобы прибегать к такой экстренной мере.
Ее жизнь была недостойна красивых вещей.
Две ночи в отеле, две дома. Заселила – выселила. Крохотный цикл, понятный, бесхитростный. Мысль, что ее деятельность никак не повлияет на общественные процессы, приносила Зое облегчение. Кроме того, в «Изумруде» можно оставаться невидимым призраком, тенью, с которой нечего спросить. В благодарность совершался негласный бартер: быть удобной, услужливой, неконфликтной. Она старалась не думать, что быть такой – не выбор. Выбирая, делаешь осознанный шаг, а состояние бессознательной покорности сродни болезни.
6
Новая жизнь как новая книга. Сначала идет медленно, со скрипом. Неспешно пережевываются и с придыханием глотаются минуты прогорклой обиды, секунды стрекочущего счастья.
Захару было девятнадцать – он читал завязку своей книги.
Сперва мальчик с недоверием относился к автору истории: не знал, на что тот способен. Но чем дальше заходило повествование, тем отчетливее он понимал, что прервать ход мыслей творца невозможно. Его затягивало все глубже и глубже, на уровни и подуровни, в сноски и сноски на сноски.
Захар влюбился в томный слог, вязкий темп, возможность окунуться в сюр реальной жизни. Ошеломленный метафорами, он захлебывался буквами, словно колючей газировкой. Давился, не позволяя воздуху выйти. Сердце билось бешено – любовь.
Он еще не знает, что, дойдя до середины, насытится. Что будет хорошо и вместе с тем тревожно. Между строк замаячит подленькое предчувствие: история должна чем-то завершиться. И все, что останется, – сбавить темп, спешиться и читать далее осторожно, стараясь не пропустить ни единого слова. Ведь каждое – приближает к концу.
Читая послесловие, он будет тосковать. Как его мать, которая бродит по туманным улочкам сознания, ловя затухающие вспышки собственной значимости. Как и она, он будет пытаться восстановить в памяти отрывки, где читалось без оглядки на номера страниц.
Но пока оглядываться некогда. Жизнь студента, бездарного, шутливого, слишком вкусна. Весь мир закручен вокруг тайных переговоров подруги друга со знакомым знакомой. Кто, зачем, кому, за что… Чаты вьющимися черными проводами подключены прямо к сердцу. По ним стекают килобайты чувств.
Фарфоровые мальчики и девочки,
