умиротворения себя. Одновременно происходило медленное погружение в новую активность, вживание в роль социолога, в социологические и демографические исследования. Тем самым стало угасать и сошло на нет мое потаенное творчество. Его реликты можно считать частью «теневой», или неофициозной поэзии, которая наряду с диссидентской и легальной советской литературой внесла свою запоздалую лепту в картину общественного менталитета той поры.
Октябрь 2018
Вирши левши
1958–1970
Везде чужой, где я не объявлюсь,
всегда один, как язь на леске, вьюсь,
весь на виду —
взят на прицел
в пейнтболе жизни —
чтоб чистым быть не смел!
«Серого неба сырость…»
Серого неба сырость
облачной раной саднит
горькая нам дождливость
города лижет гранит
все затаили дыхание
ждут что загнется циклон
нет у промокших зданий
сил нет стоять у колонн
там за туманностью мокрой
где мириады мокриц
для сбора сухого оброка
просыхает бессмыслица лиц
здесь без надежд на спасенье
скользкие чресла толп
даждь нам днесь из дождей
воскресение
чтобы зноем ошпарило лоб
Москва – Кожухово, 1959
«В полыханье голубого пламени…»
В полыханье голубого пламени
павильонов спиртного огня,
гномы – «голубки Дуная»
плавились
никого за гибель не виня
но тянулись к стойке
чтоб под парусом
распластаться без оков
спиритическим папирусом
и с улыбкой во весь рот
АЛКО
Кожухово, 1960
«Сквозь тюль и фикусы – ночь…»
Сквозь тюль и фикусы – ночь
мрак негрее негра
глухая чернота углов
расходятся истрепанные нервы
завязанных
узлом
умов
и вдруг луна арбузной
коркой
зависла
среди звездных трасс
нам нужен
страж оконных створок
за всеми – зоркий глаз
Кожухово, 1959
«Разбрызганные полосы дрожаний…»
Разбрызганные полосы дрожаний
в мозаике дождливых дней
где однолико множество теней
и в каждом фонаре сияет Каин
в сгущенной черноте болотной выси
недосягаемый завис покой
следы здесь чьей секретной миссии
здесь возле свалки городской?
Кожухово, Сукино болото, 1960
«Утром черным открываю веки…»
Утром черным открываю веки
после утомительного сна
тело
