всегда бывало с ним в минуты сильного возбуждения. Он весь напрягся, впившись глазами в гребень стены, волнивший неровно голубизну весеннего неба.
Сначала одна, затем другая рука, голова медленно вползли на сетчатку глаз Унылого, фотографически ясно горбя недвижную доселе стену. Осмотревшись, голова кивнула чему-то, и через секунду на стене уже сидел человек. Он был рыж, худ; Унылый даже различал на щеке нечто похожее на шрам. С явным удовольствием хихикнув, человек прыгнул вниз.
Мгновения было достаточно Унылому, чтобы ловко, расчётливым движением выхватить левой рукой наручники, правой – пистолет и, дёрнув рыжего за ноги, прижать его, перевернув, лицом к земле. Затем, сунув пистолет под мышку, он защёлкнул наручники на запястьях преступника и, откинувшись, рассмеялся, захлёбываясь радостью, веря и не веря своему счастью.
Вдруг он услышал, что преступник как-то забулькал горлом, весь содрогаясь от приступа не то плача, не то хохота. Но шум шагов сзади не дал Унылому времени выяснить, в чём дело. Обернувшись, он увидел толпу со-агентов, подходящих и разевающих рты с каким-то непонятным ему удовольствием. Звуков он не различал, но его явственно обдало плещущей через край чужой радостью.
Ещё ничего не понимая, он привстал, перевернул схваченного им преступника на спину и обомлел: перед ним был Рыжий, агент номер пять, который давился от смеха, глядя на Унылого.
Жалобно всхлипнув, Унылый присел на корточки и, прикрыв лицо ладонями, заплакал.
Мотылёк и одеяло
Ранней весной всем нужно солнышко. И людям, и растениям, и всему остальному живому миру. Впрочем, и неживому тоже – ведь многие вещи провели зиму не так, как мы, в тепле и уюте. Многое требуется просушить и проветрить, чтобы они стали, как и прежде, служить людям. Вот и мы бросили на забор цветастое лоскутное одеяло, покрывала, разложили на скамейках подушки. Травинки маленькими шильцами только-только начали протыкать прошлогоднюю листву, но уже на многих из них покачивались сонные букашки. Они перебирали лапками, расправляли и вновь складывали крылышки, чистили усики – одним словом, готовились как можно наряднее встречать весну.
Невесть откуда взявшийся мотылёк низко и неровно порхал над землёй. Он то присаживался на листочки, которые, поднатужившись, поднимали растущие травинки, отчего они пригибались к земле, то снова взлетал. Было похоже, что он что-то ищет. Вспорхнув повыше, мотылёк вдруг замер на мгновение и, как нам показалось, радостно, подлетел к одеялу, к той стороне, которую порыв ветра уложил на куст крыжовника, росшего у забора. Освещённое яркими солнечными лучами, прихотливо лежащее одеяло напоминало небольшую, покрытую цветами лужайку. И до тех пор, пока мы не отнесли одеяло на застеклённую террасу, мотылёк далеко не отлетал от этой пёстрой лужайки, присаживаясь поочерёдно на один, на другой «цветок». Он то складывал крылышки, то раскрывал, шевелил усиками, словно недоумевал, почему эти
