лосе Михаила выдают раздражение слишком сильное для ошибочного вопроса. – Это какая-нибудь сотрудница?
Сердце разрывается, но я шепчу немеющими губами:
– Твоя жена. И дети, которых у тебя якобы нет, тоже как поживают?
Он кривится, а я тысячный раз говорю себе, какая дура, что поверила, будто красивый молодой человек с зарплатой в полмиллиона может быть свободен.
Однозначно дура!
– Вот зачем ты всё это узнавала? – Михаил ударяет по рулю. – Трудно было не совать нос в чужие дела?
Чужие…
Дыхание перехватывает, я выгибаюсь на сидении: мне тесно, невыносимо рядом с ним. Невыносимо осознавать, что он лгал, и все его слова о любви – обман, и я трусиха, потому что вместо того, чтобы сразу спросить, села в машину и, нелепо надеясь, что всё обойдётся, ехала целый час, прежде чем выдавила проклятый вопрос.
– Поворачивай, – молю я, и слёзы подкатывают, но не могут пролиться. – Поворачивай.
– Не истери.
Судорожно дёргаю кнопку, и в приоткрывшееся окно врывается ночной воздух. Комар ударяется о мой нос и уносится на Михаила. Я впиваюсь в душащий меня ремень.
– Не истери, кому говорю! – Косой взгляд Михаила полон ярости. Он снова смотрит на дорогу, кусает губу.
На меня накатывает странная апатия, я обмякаю, смотрю, как золотой свет фар высекает из тьмы искры трепещущих на ветру листочков, стволы, серое полотно дороги с проплешинами заплаток.
В висок бьёт ветер, свистит о край стекла. А мне нечем дышать, и голова разрывается.
– А знаешь, даже хорошо, что ты теперь знаешь, – Михаил нащупывает сбоку сигареты и вытряхивает одну. Сжимая её уголком губ, глухо продолжает. – Меньше проблем. Давай так: я оплачиваю хату, нижнее бельё, платье в месяц, шубу за зиму. Ну там всякие побрякушки на праздники само собой и недельный отпуск со мной за границей. Ну и рестораны, да. Если будешь лапочкой, через полгода подарю машину. Но только сразу предупреждаю: если забеременеешь, на помощь не рассчитывай, у меня официалка двадцать косарей, алименты будут мизерными.
Господи, как же тошно, как не хочется это слышать. Заткнуть бы уши, да не поможет.
Михаил снова косится на меня и разжигает сигарету прикуривателем. Выпустив первую струю дыма, интересуется:
– Согласна?
Ошарашено смотрю на него.
– Плюсом десятку в месяц подкидывать? – продолжает он. – И ещё: будешь регулярно медосмотры проходить, чтобы я от тебя чего не подцепил.
Как я не раскусила его раньше? Как могла поверить словам о невероятной страсти, любви, о желании вечно быть со мной, он же, он же…
– Давай, Тамар, решай скорее.
– А то что? – бесцветно уточняю я.
Вроде ещё живу, функционирую, мысли крутятся, но такая пустота внутри, так стискивает грудь, что кажется – я кукла, призрак. Нечто мёртвое, и поэтому у меня даже слёзы не текут, только холод по всему одеревеневшему телу.
Ауди резко тормозит. Меня чуть дёргает вперёд. А Михаил смотрит на меня, улыбается своей очаровательной улыбкой, от которой на гладко выбритых щеках появляются ямочки, и ласково обещает:
– А то высажу.
Невыносимо! Рывком открываю дверь.
– Стой! Я пошутил…
Судорожно вдыхаю влажный ночной воздух.
– Ку-ку, ку-ку, – долбит по мозгам кукушка. Запахи и звуки ночного леса – пытаюсь удержаться за них, чтобы не чувствовать, не видеть перед мысленным взглядом фотографии из Фейсбука Мишиной жены: они обнимаются, целуются, на шашлыках с друзьями, под пальмой на море. Миша держит на руках так похожего на него мальчишку и гордо улыбается.
Как же глупо я надеялась, что это ошибка, что просто похожий человек, но… но…
Поднимаюсь с сидения. Тошно, так тошно даже физически. А Михаил уже передо мной, сжимает мои плечи, твердит:
– Ну, успокойся же, успокойся. – Он сдвигает меня в сторону, притискивает к задней двери. – Со всеми бывает.
Его руки тянут подол платья. Губы касаются моих губ, язык скользит в рот, а перед моим мысленным взглядом стоит фотография с семейного застолья и Михаил, сейчас жарко прижимающий меня, раздвигающий коленом ноги, на этом колене держит дочь, а на другом – сына, и жена, склонив голову Михаилу на плечо, обнимает его и детей.
Упираюсь руками в широкую грудь, отворачиваюсь, освобождая рот от глубокого поцелуя. Михаил зарывается пальцами в волосы у меня на затылке, пытается поймать губы, шепчет:
– Успокойся, просто успокойся, у нас есть два дня,
