переодетую парнем чужинку. А, может, просто была не рада приезду отчима.
Брат вскинул голову от своей миски щей и ответил:
– Мама батю постоянно ждет. Ночами все плачет…
– Э-э-эльха… – и снова строгий взгляд Клёны осадил болтливого мальчика.
Лесана посмотрела на этих двоих, а потом повернулась к девочке и спросила:
– В лес завтра пойдем? За клюквой?
Клёна посмотрела удивленно, но кивнула. Она не понимала, отчего страннице, только-только оказавшейся в тепле и уюте, захотелось тащиться в мокрый лес по ягоды, но была рада уйти из дома. Не догадывалась, глупышка, что в точности такое желание снедало и Лесану, которая по-прежнему чувствовала в душе обиду на наставника. Не потому, что у него была семья, нет! Потому, что говорил, будто можно прожить без этого, будто не важно оно, а оттого должно быть забыто, словно глупость.
Слезы обиды на него и досады на себя, что поверила, поддалась обману, жгли глаза, горло сводило судорогой. Но девушка стиснула зубы.
– По ягоды? Я с вами! – тут же встрял Эльхит.
Но сестра посмотрела на него и твердо ответила:
– Нет. Ты останешься дома. Отец тебя давно не видел. И ты его тоже.
– Он все равно спать будет, – заныл мальчонок.
– Значит, по хозяйству маме поможешь, – отрезала сестра.
На этом спор был закончен, и Лесана легла спать, не дожидаясь возвращения Клесха и Дарины. На широкой лавке под меховым одеялом было уютно и тепло. В избе пахло пирогами, через заволоченное окошко доносились звуки дождя. Дом… Как могла она поверить, будто можно прожить жизнь, в которой нет места человеку, что тебя полюбит. И не просто полюбит, но будет ждать. Изо дня в день. Так, как Дарина ждет Клесха.
Лесана проснулась чуть свет. Будто Встрешник в бок толкнул, не давая понежиться, побаловаться покоем. В избе еще царил полумрак, но Дарина уже хлопотала у печи – беззвучно, чтобы не разбудить спящих. Оставалось только гадать, как умудрялась она отодвигать печную заслонку, подкладывать дрова, переставлять с места на место блюда и горшки так, что те не издавали ни единого громкого звука.
На лавке сопел Эльха, натянув одеяло на самые уши. Мерно дышала Клёна, намаявшаяся за вчерашний день, помогая матери. Спал, уткнувшись лицом в сенник, Клесх.
Дарина подошла к лавке, где отдыхал крефф, осторожно опустилась на краешек и, едва касаясь, погладила пепельную макушку. В этой ласке было столько затаенной нежности, столько любви, что у Лесаны сжалось сердце. Ей стало жаль эту красивую и такую одинокую женщину.
Вчера, досадуя на коварство наставника, девушка как-то совсем не подумала о хозяйке дома, которая выбрала нелегкую судьбу – впустить в свою жизнь воина Цитадели. Родить ему сына, чтобы потом одной растить, вести хозяйство, ночами ложиться в пустую холодную постель, а в помощь по дому зазывать соседей или дальнюю родню, которые за спиной у нее всяко перешептываются, мол, стала полюбовницей заезжему мужику, что когда захочет –
