недовольным. Настолько недовольным, насколько вообще могут выглядеть недовольными львы.
– Что? – переспросила я.
– Р-р-ры!
Лев мотнул головой в сторону двери. Только сейчас я поняла, что он больше не держит львенка. Львенок, наверное, тоже был созданием Райнхарта. Его новым маджером. Который довольно скоро вырастет до размеров Эдера, если Райнхарт продолжит вливать в него магию.
– Прости, – сказала я. – Но мы не дружим с создателем твоего нового друга.
– Ры.
Я вздохнула. Подошла, опустилась на корточки и запустила пальцы в роскошную, вполне себе материальную, разве что немного искрящуюся золотом гриву. Кажется, общение с Эдером вытряхнуло меня из состояния, когда самой хочется не то рычать, не то биться головой о стену.
– Спасибо тебе, – обняла льва и прижалась. – Ты не просто защитник. Ты чудо.
Чудо вздохнуло и попыталось замурчать. Получилось очень громко и совсем не как у кота.
– Мне надо поговорить с мамой, – призналась Эдеру. – Тебе, наверное, лучше при ней не рычать. Я первое время слегка пугалась.
Эдер согласно рыкнул. Потряс головой, потянулся, как огромный кот, и улегся прямо в центре комнаты, занимая ее почти всю. Я привычно отвела крыло, перешагнула через хвост и вышла в гостиную-столовую. Мама плакала, Зигвальд стоял рядом и протягивал ей стакан воды. Заметив меня, она тут же поднялась, из-за чего стакан чуть не улетел на пол. Надо отдать должное Зигвальду, реакция у него была хорошая.
– Я вас оставлю, – сказал он и вернул стакан на место. – На случай твоей магии, Алисия, я буду поблизости.
– Хорошо. Спасибо.
Я действительно была ему безгранично благодарна, и с ним мне тоже предстоял серьезный разговор. Но сначала – разговор с мамой. Что бы там ни говорил Райнхарт, что бы вообще ни произошло, она меня вырастила. Сидела рядом с моей постелью ночами, когда у меня болел живот, или когда я простывала и не могла заснуть от сильного кашля. Она водила меня на ярмарку и купаться в море. Она дала мне столько любви, именно благодаря ей я выросла такой, какая я есть. Именно поэтому она навсегда останется моей мамой, и никакое прошлое этого не изменит.
Стоило Зигвальду выйти, мама шагнула ко мне и взяла меня за руки.
– Дочка… я так виновата… – Из ее глаз снова потекли слезы, и я, не в силах этого вынести, быстро ее обняла.
– Мам, – прошептала я. – Все это ерунда. Я тебя люблю и всегда буду любить, что бы там ни случилось.
После этого мама зарыдала еще горше, а я еще крепче прижала ее к себе. Так мы и стояли, я даже не знаю, сколько. Мама плакала, а я обнимала ее и гладила по волосам. Когда слезы, наконец, иссякли, я увела маму к дивану, усадила и вручила ей стакан с водой. Глядя, как мама пьет, еще сбегала за платком и тоже протянула ей.
Опустившись на диван, вздохнула. И улыбнулась:
– Расскажешь мне все?
– Как… как ты можешь быть такой спокойной?
– Все беспокойство ушло на его светлость.
– На
