медвежью травлю особой кровавости. Кончилось это тем, что Селия довела до отчаяния себя и до переутомления Вильгельмину, и ей пришлось оставить её в покое.
– Никак не могу её уговорить! – посетовала она, спустившись в гостиную добрых полтора часа спустя.
Роган всё ещё испытывал эйфорию от того, что их с Селией конфликт разрешился, и оттого несчастный вид жены привёл его в какой-то сакральный ужас.
– Может, в таком случае не тревожить её? – предположил он, усаживая Селию.
– Но что она будет делать здесь в полном одиночестве?
– Отдыхать от вашего любвеобильного общества, к примеру.
Селия с укором посмотрела на Люмьера, но тот и бровью не повёл.
– Ничего не понимаю, – вздохнула она. – Отчего она впала в такую апатию, ведь ещё на прошлой неделе всё было хорошо…
Ко всеобщему удивлению, наутро следующего дня Вильгельмина изменила своё решение, смущённо попросив прощения за доставленные нервные хлопоты, но что именно заставило её передумать, она так и не призналась, хотя румянец, заливший при этом её щёки, был весьма красноречив. Селия почти не сомневалась в том, что Вильгельмину уговорил Люмьер, несмотря на то, что сам наравне с Роганом призывал не давить на неё. В один момент Селию развеселила мысль, что Люмьер захотел иметь товарища по несчастью, так как сам не горел желанием ехать на этот приём, и с тех пор посматривала на князя с лёгкой насмешкой.
Вечером же все четверо, а также (к неудовольствию Селии) княжеский камердинер Розье, отправились к барону де Мору, каждый в разном настроении. Роган ожидал приёма в лёгком волнении, до сих пор неуверенный в том, что действительно получил приглашение такого уровня, будучи простым – хоть и известным – художником. Селия же, которой доводилось бывать на высокоранговых приёмах когда-то давно, ещё в девичестве, с родителями, ожидала этого с предвкушением, по всей видимости, уже забыв и простив безличную формулировку, которой её наградили в письме. Люмьер явно надел на этот приём свой самый лучший костюм – броню с острейшими иглами, и было очевидно, что любого, кто осмелится заговорить с ним сегодня, ждёт прискорбная участь. Что до Вильгельмины, та казалась безучастной к происходящему, но безучастность эта, как подметила Селия, вполглаза следившая за ней всю дорогу, была напускной. Казалось, она также предвкушала этот вечер, но по несколько иным причинам, нежели Селия, скрытыми от глаз.
Великолепие приёма барона Френсиса де Мора буквально кричало о том, что повод для него должен был быть довольно серьёзным. Гости были в ажиотаже и пытались вызнать друг у друга, что же за повод это может быть, но безуспешно, так что когда появился сам барон, все уже сгорали от любопытства. Френсис де Мор оказался статным, но невысоким мужчиной средних лет, немногим старше тридцати, с элегантными усами, из-под которых не переставала сверкать счастливая улыбка. Весь сияющий вид его почти не оставил у Селии сомнений, а через минуту после приветственной речи, её догадка подтвердилась: двумя вечерами ранее у барона де Мора родился наследник.
