со значением поглядывал на жену, как будто продолжая когда-то начатый немой разговор.
Иное дело Олечка. С первых же минут рассказа та стала проявлять признаки с трудом сдерживаемого гнева: лицо женщины пошло красными пятнами, она начала нервно комкать край скатерти, вертеться на стуле, постепенно увеличивая амплитуду движений, и постоянно закусывать нижнюю губу. Вероятно, чтобы удержать рвущиеся наружу выражения. Когда Юлия Павловна дошла до упоминания о смертельной болезни соседки, Олечка, не в силах более сдерживаться, вскочила со словами: – «Я так и знала!» и вонзила указательный палец в пространство перед лицом Юлии Павловны.
– Я ведь тебя предупреждала, я же тебе говорила, нельзя покупать комнату, только отдельную квартиру, хоть плохонькую, но свою. И что теперь? Ты нас с Максиком не послушала! Что ты теперь делать-то будешь, дурочка наивная? – подавшись всем телом в сторону Юлии Павловны, Олечка даже не произносила, а резко выплёвывала слова в сторону гостьи, сопровождая их яростной жестикуляцией, от чего в бокалах по поверхности напитков периодически пробегала быстрая рябь.
– Подожди, ты вообще о чём? Комната моя меня вполне устраивает. Она никуда не денется, как была моей, так и останется, – Юлия Павловна никак не могла взять в толк, на что намекает ей подруга.
– Ты что, совсем больная на мозги, элементарные вещи не понимаешь? Ты же говоришь, у твоей соседки ни детей, ни родственников нет? – выпалила Олечка.
– Ну, да, нет, – подтвердила Юлия Павловна, все еще не догадываясь, к чему она клонит.
Олечка картинно закатила глаза, и шумно выдохнула, всплеснув руками, задев по пути рукавом что-то на столе. От этого движения из вазы с яблоками вывалился один из плодов, покатился по столу и виновато уткнулся в рюмку Юлии Павловны. Олечка схватила это яблоко и шумно надкусила его блеснувшими как сталь в ярком холодном свете кухонной люстры зубками. Всем своим видом она старалась внушить окружающим, что из последних сил успокаивает себя, чтобы не взорваться от такой неслыханной тупости:
– Когда соседка умрет, кто будет жить в этих её комнатах? Кто унаследует жильё? – так и не прожевав до конца, пробурчала Олечка.
– Не знаю, как-то не думала об этом, – растерялась Юлия Павловна.
– А надо было подумать, для чего башка дана? Явно, государству отойдет эта жилплощадь. И кого оно к тебе подселит? Очередников каких-нибудь. Вот подселят к тебе мать-одиночку с тремя детьми, в лучшем случае. Или бухарика из коммуналки под расселение, что делать-то тогда будешь? Сразу твоя комната в цене упадет, и продать никому не сможешь, – во время этой гневной тирады Олечка попыталась проглотить остатки яблока, но в конце просто смачно плюнула их в блюдце и, фыркнув, вылетела из кухни.
Максим глянул на Юлию Павловну, пожал плечами, будто одновременно извиняясь за несдержанность жены и в то же время намекая, в чём-то та несомненно права. И стал наливать себе коньяк, стараясь не пересекаться
